Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

В 1938 году Рут возвращается в СССР и под именем Рут Виден снова приходит на работу в Коминтерн. Здесь же, в Москве, в Коминтерне, на руководящей работе находится и ее муж Эрнст Фишер, под фамилией Питер Виден. Не правда ли, интересно: почему после расстрела непосредственных начальников графини в Разведупре Семена Урицкого, Яна Берзина и Отто Штейнбрюка в ее услугах перестают нуждаться? Ведь Германия продолжала интересовать советское руководство отнюдь не меньше, чем ранее, а, как мы сейчас знаем, агентов такого класса можно было по пальцам пересчитать.

После нападения Германии на СССР Рут фон Майенбург работает референтом отдела печати Исполкома Коминтерна, диктором немецкой радиостанции. После роспуска Коминтерна ее направляют в распоряжение ГлавПУРа Красной Армии. С осени 1943 года она руководит фронтовой пропагандистской группой на Белорусском фронте, с января 1944 года работает уполномоченным по работе среди австрийских военнопленных, затем в Институте № 99 при отделе международной информации ЦК ВКП(б).

В июле 1945 года Рут фон Майенбург возвращается в Вену, где становится секретарем австрийско-советского общества. В 1946 году у нее рождается дочь Марианна. Затем Рут занялась тем же, чем занималась после ухода из ведомства другая женщина-разведчица — Зоя Воскресенская. Она становится писательницей, работает в театре и кино. В 1955 году она развелась с Эрнстом Фишером и в 1964 году вышла замуж за Курта Дихтль-Димана. В середине 60-х годов графиня отходит от коммунистического движения, и последнее, что о ней известно, — то, что она горячо поддержала горбачевскую перестройку. Жаль хорошую женщину. После тесного общения с социал-демократами она могла бы и понять, что от этой публики ничего хорошего ждать не приходится.

А теперь мы на время попрощаемся с частью наших читателей. Любители и знатоки истории могут пропустить две части и перейти прямо к разделу «„Клубок“ катится дальше». А остальным читателям мы предложим совершить экскурсию по Стране Советов, посетить деревню, завод, заглянуть в эмигрантское подполье, пройти по кремлевским коридорам. Что за страна окружала наших героев? Какой жизнью она на самом деле жила?

Миф о том, что мы сами, на свою голову, выучили своих будущих противников, который время от времени используется для подтверждения глупости и непредусмотрительности сталинского правительства, — это, так сказать, третьестепенный отросток разветвленного дерева нашей исторической мифологии. Основной миф, жирный, разросшийся на всю историческую науку и сосущий ее кровь, из-под которого лишь кое-где проглядывают ошметки правды, — это миф о Советской России. Точнее, два мифа-близнеца, этакое парное историческое божество — легенда о стране победителей и легенда о стране ужаса. Этого перевертыша можно использовать — и используют — с обеих сторон, в зависимости от того, какой поступит заказ. Сейчас отрабатывается заказ на страну ужаса, но уже зреет подспудно новый, альтернативный, снова вызывающий к жизни страну победителей.

При ближайшем рассмотрении тотальный миф распадается на несколько составных частей. Это мифы о коллективизации, о единстве партии, о противостоянии сталинистов и верных ленинцев, о тоталитарном государстве (ибо тоталитарным оно стало уже после 1937 года, а до начала репрессий таковым не было), о светлой личности товарища Бухарина и гениальных стратегических талантах товарища Тухачевского, о всесилии ОГПУ — НКВД. Венчает эту пирамиду миф о 1937 годе, о колоссальных необоснованных репрессиях, подорвавших мощь государства. Об уровне колоссальности их сейчас много спорят. Обсуждают уровень их целесообразности. Но никто не изучает уровень их необоснованности. А собственно, почему?

Почему все жертвы репрессий 30-х годов изначально априори считаются ни в чем не виновными? То есть не просто по каким-то пунктам своих обвинений, а чистыми, аки новороженные ягнята, невинными абсолютно ни в чем? Словно не было среди них реальных шпионов, саботажников, организаторов и членов тайных антиправительственных обществ, например? Миф о всеобщей невинности — как он родился? И вообще — как формируется мифологическое пространство?

Когда речь заходит о послереволюционном времени, мы вообще обычно имеем дело не с историей, а с «богословием». Нет, не с тем, которое было Советской властью отменено. А с тем, которое пришло этому отмененному на смену. Потому что, поскольку страна без религии жить не может, то, как десять заповедей сменил «Моральный кодекс строителя коммунизма», так и коммунистическая идеология стала на место христианства, Маркс и Ленин стали ее «священным писанием», история революции и гражданской войны — «деяниями апостолов», а что же выполняло роль «священного предания» социализма? Что, как не знакомая всем нам, кроме самых молодых, история КПСС? В полном соответствии с законом жанра она имеет свой драматический период, время «воинствующей церкви» и апологетический, время «церкви торжествующей». А любое богословие развивается по своим законам жанра. И вот что интересно: ни хрущевские реабилитаторы, ни ревизионисты-перестройщики при всем своем усердии нисколько не затронули мифологию. Сменились только знаки некоторых событий, вот и все. А вот последствия были любопытные.

Хрущевцы в своем реабилитационном угаре сами не заметили, как практически выхолостили драматический период — ибо если все невиновны, то с кем, собственно, боролись? Ах, с нэпманами… С пережитками капитализма… Подумать только, какая великая и страшная сила эти пережитки! Как писал поэт Маяковский «вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина» — и на него, это самое мурло, тратили столько сил и вдохновения! «Мурло плюс индустриализация» — вот и все цели социалистического строительства, да еще мужика зачем-то стали с земли сгонять… впрочем, про мужика хрущевские историки упоминали глухо. Они были озабочены в первую очередь реабилитацией своих, вчерашних товарищей по партии, а мужик своим не был, не был с ними одной крови, так чего о нем и заботиться? А от такого подхода сам по себе исказился и облик человека 20-х годов, превратившись в тип сугубо созидательный. То есть пришел человек с войны и, истосковавшись по работе, принялся за прерванный в 1914 году труд, словно и не было трех лет империалистической и четырех гражданской. Еще, кстати, один миф, ранее нами не упомянутый.

Последующие историки «развитого социализма» проделали ту же операцию (какую бухарский эмир хотел проделать с Ходжой Насреддином, да не получилось) с послевоенной историей. Для не читавших про Ходжу Насреддина уточню: кастрировали они ее, нашу несчастную историю. Ну, а перестройщики, рассказав о расстреле в Новочеркасске и паре покушений на Брежнева, занялись дореабилитацией и возвели в ранг героев оставшихся репрессированных, которых не затронули хрущевцы, придав происходившему уже совершенно шизофренический налет погони за призраками. По ходу работы нам то и дело приходилось натыкаться на фразы типа: «Их не реабилитировали ни в 1957, ни в 1987, а только в 1991 году…» В том смысле, что дожали, наконец, заставили этих тупоголовых юристов признать тотальную невиновность всех осужденных в 30-е годы. Спасибо, хоть на уголовников это не распространилось, вовремя остановились.