Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Это только несколько дел, случайно просочившихся в печать. Думаем, что при детальном исследовании архивов ОГПУ ― НКВД можно отыскать еще, как минимум, нескольких «Брутов».

Наивысшей точки напряженности противостояние достигло к 1934 году. Ситуация требовала разрешения — так душный летний день должен разрешиться грозой, и чем ближе туча, тем больше напряжение, пока не становится невыносимым. Что-то должно было случиться. И случилось.

Но не ранее чем оппозиция дала Сталину пробный бой.

И так, и так именовали XVII съезд. Первое название было дано на самом съезде, рапортовавшем об успехах и победах индустриализации. Второе — значительно позже, когда были подсчитаны жертвы и обнаружилось, что большинство его делегатов впоследствии было репрессировано. А еще XVII съезд может быть назван «днями восхваления». Именно на нем окончательно утвердился культ Сталина. Не было ни одного выступления, в котором не говорилось бы о «величайшем», «гениальнейшем» и пр.

Отвлечемся ненадолго от политики, оппозиции и поговорим о культе. У нас есть свидетельство человека, которому уж точно нет никакого смысла врать. Лион Фейхтвангер, посетивший в 30-е годы Советский Союз, немало строк уделил именно культу, даже не столько самому культу, сколько отношению к нему его предмета.

«Он не позволяет публично праздновать свой день рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему…»

«Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: „Я пью за здоровье несравненного вождя народов великого, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня“».

Кстати, и по поводу «всеобщей преданности» он не питал никаких иллюзий. «Я (Фейхтвангер. — Авт. ) указываю ему на то, что даже люди, несомненно, обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты — да еще какие! — в места, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. „Подхалимствующий дурак, — сердито сказал Сталин, — приносит больше вреда, чем сотня врагов“».

Так что, похоже, «культ Сталина» происходил от излишнего усердия самих льстящих, сладострастно вылизывавших седалищное место главы государства, что уже само по себе характеризует тогдашнюю верхушку партии вполне определенным образом. Другое дело, что культ был нужен, портреты тоже были нужны — вместо икон — хотя, может быть, и не в таком количестве. И все же товарищи подхалимы попали в неприятное положение. Ужасно льстить ничтожеству, но втройне ужаснее — умному человеку, который все понимает и относится в льстящим так, как они того заслуживают. Стоит еще подумать, чего не могли простить Сталину разоблачители культа — самого культа или понимания их собственной подлости?

Впрочем, «подхалимствующие дураки» отнюдь не ограничивались лестью в адрес Сталина — хватало и на долю местного начальства: «Блестящий доклад я позволю себе назвать поэмой пафоса социалистического строительства, поэмой величайших побед рабочих и трудящихся Таганрога. На фоне этих исторических побед ярко вырисовывается фигура Степана Христофоровича… Я хотел бы — и это желание делегатов — доклад Степана Христофоровича издать брошюрой на хорошей бумаге и раздать каждому присутствующему здесь делегату… и пусть этот доклад, эта героическая поэма, симфония нашего строительства будет понята каждым».

Особенно прогибались перед Сталиным бывшие лидеры оппозиции. Те, которых Киров со всем презрением победителя к капитулянтам назвал «обозниками» (в том смысле, что до тех пор они были «в обозе»). Исходя из того, что лидеры оппозиции вместе с прочими превозносили гениальность вождя, многие наши публицисты от истории почему-то делают вывод, что все они не только пострадали безвинно, но даже и мыслей о сопротивлении режиму у них не возникало. Как будто слово — это дело. А ведь в это время в стране действовало не только троцкистское подполье, но и мощная нелегальная оппозиция. Случилось то, чего и следовало опасаться, — неумелая репрессивная политика загнала болезнь внутрь партии. Теперь уже не было возможностей отличить сторонника «генеральной линии» от тайного оппозиционера. У всех партбилеты одного цвета, все голосуют за одно и то же и даже одни и те же слова говорят.

П. П. Лебедев

М. Н. Тухачевский

Б. М. Шапошников

А. И. Егоров

В. М. Примаков

И. П. Уборевич

И. Э. Якир

Б. М. Фельдман

А. И. Корк

В. К. Путна

Я. Б. Гамарник

В. К. Блюхер

Е. Ф. Аппога

М. И. Гай

В. Н. Левичев