Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Когда на часах пробило полночь, диктор мадридского радио, обычно читавший ежедневную военную сводку о положении на фронтах, которую миллионы испанцев в тот вечер ожидали с особой тревогой из-за бесчисленных слухов относительно подлинных перспектив сопротивления, монотонным голосом изложил ее содержание.

„За исключением бомбардировки вражеской авиацией Валенсии, Сагунто, Аликанте и нескольких деревень этой же провинции, — сказал он, — нет никаких новостей, заслуживающих упоминания“. Эта обычная формулировка была не более чем уловкой.

Затем, согласно весьма многочисленным свидетельствам, диктор вдруг начал говорить голосом значительным и торжественным, в котором чувствовалось волнение. „Граждане! — сказал он, — мне предстоит сейчас довести до вашего сведения весьма важное заявление“. И взяв в руки три машинописные страницы, которые ему протянули, он стал не спеша зачитывать их содержание. Чтение это началось звучным обращением: „Испанские труженики! Антифашистский народ!“

В заявлении, пересыпанном неблагозвучными эпитетами в адрес правительства Негрина, открыто отрицалась его законность. Правительство Негрина обвинялось в том, что „оно не выполнило ни одного из обещаний, данных им после падения Каталонии“. Отождествив президента республики Мануэля Асанью, который, находясь во Франции, только что сложил с себя свои высокие полномочия, с Хуаном Негрином и министрами… заявление обвиняло этих политических деятелей, или, как там было сказано, „руководителей сопротивления“, в том, что „они покинули свои посты и подготавливают себе позорное бегство, чтобы спасти свои жизни ценою бесчестья“. Эта преамбула имела целью оправдать принятое заговорщиками решение, которое в тексте заявления раскрывалось в следующих выражениях:

„Чтобы предупредить этот позорный акт и не допустить дезертирства в настоящий, столь ответственный момент, был создан Национальный совет обороны. Воодушевленные чувством ответственности за ту миссию, которую мы решили возложить на себя, воодушевленные полной уверенностью, которую нам придает наше прошлое, настоящее и будущее, мы обращаемся ко всем трудящимся, ко всем антифашистам, ко всем испанцам, чтобы сказать им от имени Совета обороны, который принял на себя все полномочия в тот момент, когда правительство Негрина позорным образом от них отказалось, что, преисполненные сознанием своего долга, мы им гарантируем, что никто не сможет уклониться от исполнения своих обязанностей и избежать ответственности… Мы не дезертируем, и мы не потерпим дезертирства… Мы усилим сопротивление, чтобы наше дело не было запятнано позором и презрением… Вот почему мы обращаемся к вам за помощью и сотрудничеством. Мы будем безжалостны к тем, кто откажется выполнить свой долг“. Здесь диктор прервал чтение и объявил, что Хулиан Бестейро, „которого мне нет нужды представлять вам“, выступит с кратким обращением. Старый вождь Испанской социалистической рабочей партии, который на протяжении всей войны не переставал проповедовать „почетный мир с генералом Франко“… начал говорить „энергичным, но дрожащим голосом“.

Начав с обвинения правительства Негрина в том, что оно ни много ни мало стремится распространить испанскую трагедию в масштабах всей планеты, старик добавил, что в результате отказа Мануэля Асаньи от своих функций главы республики республика была „обезглавлена“, а правительство Негрина не имеет больше никакой „законной основы“ и поэтому не может „ни под каким предлогом претендовать на то, что оно представляет граждан республики“. После долгой высокопарной тирады Бестейро призвал поддержать „законную власть республики, которая временно сосредоточивается в руках военных властей“.

Свидетель этой сцены X. Гарсиа Прадас вспоминает в своих мемуарах, что, закончив выступление несколькими эффектными взмахами „своих рук в крахмальных манжетах“, Хулиан Бестейро „зарыдал“.

Диктор тут же передал микрофон командующему армии Центра полковнику Касадо, который заговорил без околичностей. Не утруждая себя рассуждениями конституционного характера, которые были выдвинуты в заявлении и речи Хулиана Бестейро, он не сделал даже намека на возможность сопротивления. Ключевым словом его выступления было слово „мир“. Слово это, прозвучавшее в искусно организованной обстановке смятения, становилось полюсом притяжения для части республиканской общественности и для многих частей Народной армии, которым не разъяснялось, на каких условиях наступит мир».

Так описывает Жорж Сориа путч, положивший конец затянувшемуся сопротивлению Испанской республики. Что интересно, члены составленной путчистами «Хунты национальной обороны» принадлежали ко всем без исключения партиям Народного фронта, включая анархистов. Что еще интересно — заговорщики действовали в тесном контакте с британским дипломатическим агентом при правительстве Франко Ходжсоном и британским же консулом в Мадриде Миленсоном.

Полковник Касадо прекрасно знал, какой мир он обещает. Еще в конце января 1939 года он вступил в контакт с генералом Франко через одного из генералов франкистской ставки Баррона и главу Службы армейской разведки полковника Унгриа. 11 февраля, почти за месяц до путча, Унгриа получил от Касадо послание, в котором тот просил «пощадить жизни тех военных, которые вели себя достойно». И это называется «миром»? Это не мир, а капитуляция.

«Делая уступку за уступкой, — описывает конец республики Жорж Сориа, — Национальный совет обороны кончил тем, что принял все условия, которые через его представителей были навязаны ему со стороны каудильо. Сам каудильо даже ни разу не снизошел до того, чтобы лично принять посланцев Касадо. Комментируя этот попятный демарш касадистов, неофранкистский историк Мартинес Банде с известной долей жестокости отмечает, что „полковник Касадо и Бестейро дали много обещаний народу, всем этим несчастным людям, которых окончание войны могло очистить от всех совершенных ими под влиянием эмоций чудовищных ошибок. Почетный мир… рассеялся, как дым“. Так оно и произошло в действительности, причем самым ужасающим образом.

Сначала капитулировала вся республиканская авиация, что лишило возможности бежать за границу очень многих военачальников и политических деятелей, которым особенно угрожали репрессии. Затем пришел черед капитулировать всем частям сухопутной армии. Они должны были открыть победителям все участки фронтов, оборону которых они держали, и сдать все свое оружие.

За исключением Хулиана Бестейро, все члены Национального совета обороны, будь то генерал Миаха, полковник Касадо или же гражданские деятели совета, своим авторитетом поддержавшие эту авантюру — несостоятельную по замыслу и трагическую по своим последствиям, — осознали, наконец, что „почетный мир“, в который они верили или делали вид, что верят, не защитит их от репрессий победителей. И это несмотря на неоценимые услуги, которые они оказали каудильо, подрывая все, что еще сохранялось от морально-политического единства республиканской общественности…