Гвидо Кнопп - История XX века в лицах

«Моя мать тоже как-то получила по почте листовку «Белой розы» и сказала Кристофу: “Смотри, что я тут получила, это действительно смело"».

Поэтому каждый в отдельности, сознавая свою ответственность как член христианской и европейской культуры, в этот последний час должен защищаться, насколько он может, работать против бича человечества, против фашизма и всякой аналогичной ему системы абсолютного государства». Внесенные в списки образованные граждане, а также владельцы гостиниц и ресторанов и мелкие торговцы должны были, по представлению Шолля и Шморелля, распространять прочитанное в народе.

Однако в нацистском государстве всеобщего контроля это едва ли было возможно, поскольку страх перед доносом был слишком велик. «Когда в ящике на своем месте в лаборатории я однажды нашла листовку, — рассказывает Хильдегард Хамм-Брюхер, учившаяся в то время в Мюнхене, — я была настолько малодушна, что быстро пробежала ее глазами. Потом я спрятала ее в карман, как можно быстрее порвала на мелкие клочки и спустила в туалет».

Летом 1942 г. «Белая роза» временно замолчала — ее главные действующие лица были откомандированы для медицинской практики на Восточный фронт. Вечером перед отъездом друзья собрались еще раз и приняли решение: после возвращения организовать сопротивление на более широкой основе. «Мы должны попытаться раздуть искру сопротивления, которая тлеет в миллионах честных немецких сердец, чтобы она горела ярко и смело», — объяснял близко стоявший к студентам профессор Курт Хубер.

Поздней осенью они собрались снова. Основа группы расширилась, добавились кружки друзей в других городах. Тираж листовок увеличивался — если летом 1942 г. были напечатаны несколько сотен экземпляров, то теперь их были многие тысячи. Новые члены, большее количество листовок и усиленная активность означали, правда, и повышенную опасность разоблачения.

«Для меня существовал только способ открытого и публичного протеста, а не сопротивления».

Чтобы отвлечь гестапо от Мюнхена, члены группы выезжали в разные города и бросали письма там. В военной экономике с карточной системой было большой проблемой доставать большие количества почтовых марок и конвертов, не вызывая подозрений. Зофи Шолль на допросе в гестапо рассказывает о поездке курьером в конце января 1943 г.: «Я везла с собой в портфеле около 250 писем живущим в Аугсбурге адресатам. Поскольку примерно около 100 этих писем были без марок, в почтовом отделении при вокзале Аугсбурга я купила 100 почтовых марок по восемь пфеннигов, наклеила марки на письма без марок и бросила их в почтовом отделении при вокзале». Потом она поехала в Ульм и встретилась с человеком, сочувствующим «Белой розе», по имени Ганс Хирцель.

Гимназист был братом школьной подруги — одаренный ученик, который слыл немного «чокнутым», как говорят на юге Германии. Летом 1942 г. Зофи обратилась к нему, чтобы расширить акции по распространению листовок «Белой розы» и на их родной город. Хирцель сразу воспылал энтузиазмом и даже достал подержанный множительный аппарат и необходимые принадлежности. По потом в течение нескольких месяцев ничего не происходило, поскольку Гансу Шоллю и его друзьям пришлось отбывать службу на Восточном фронте. Хирцель, неудержимо стремившийся к действиям, забеспокоился и на свои страх и риск стал искать соратников для собственной акции с листовками в Ульме. Но ему не повезло: уже при первой попытке он попал на известного в Ульме человека по имени Альберт Ристер. Тот был двойственной фигурой. В первые годы Третьего рейха он сам распространял листовки против Гитлера, но потом был арестован гестапо и перевербован. Ристер немедленно сообщил о сопротивленческих взглядах Хирцеля — и тот сразу же оказался под наблюдением гестапо.

«Был у Ганса, вечерами я тоже там, начинаем работать по-настоящему, дело сдвинулось с мертвой точки».

Конечно, члены «Белой розы» в Мюнхене ничего знать об этом не могли, однако некоторые признаки свидетельствуют о том, что они догадывались о грозящей опасности. По-видимому, студентам было ясно, что в их распоряжении немного времени, — казалось, они почти ощущали дыхание преследователей в затылок. Очевидцы сообщают, что Ганс Шолль якобы был предупрежден, что гестапо идет по следам «Белой розы» — если не узкого мюнхенского кружка, то за кем-то из друзей в провинции, более или менее слабо задействованных в акциях.

И все же брат и сестра Шолль и их товарищи продолжали свою работу. Гибель 6-й армии под Сталинградом, о которой в начале февраля 1943 г. было сообщено в немецких газетах, побуждала их к той последней акции, которая привела их к гибели. Под покровом темноты они писали на стенах антигитлеровские лозунги; и снова тиражом в несколько тысяч экземпляров была распространена листовка, обращенная прямо к студенчеству. Однако при пересылке листовок произошли сбои. Во-первых, студенты выписывали адреса из устаревшего расписания лекций; снова не хватало конвертов, чтобы рассылать следующие памфлеты. Поэтому удалось разослать лишь часть тиража. Кроме того, уже в самом Мюнхене было все больше признаков того, что гестапо обратило внимание на авторов листовок. Как всегда, последнюю листовку студенты послали сами себе — и ни один экземпляр не дошел. Кто перехватил их, если не гестапо? Возможно, у Ганса Шолля подобные догадки переросли в уверенность, что петля на его шее неотвратимо затягивается.

И снова в гестаповском деле брата и сестры Шолль незадолго до ареста всплыло имя Ганса Хирцеля. Он снова попытался завербовать сообщников и снова ошибся в выборе. Двое молодых людей из Штутгарта, с которыми он познакомился в кружке художественной самодеятельности «Гитлерюгенд», донесли на него в гестапо. Хирцеля вызвали в полицию, допросили в Ульме 17 февраля 1943 г. и предъявили показания членов «Гитлерюгенд». И здесь он совершил роковую ошибку. Когда сотрудники спросили у него о подстрекателях запланированных акций, он назвал фамилию Шолль. Отсюда стало ясно: не пройдет много времени, как преследователи окончательно выйдут на след тайных руководителей «Белой розы». Стало быть, предателем «Белой розы» был Хирцель? Все не так просто. Фонд «Белой розы», занимающийся наследием группы, не хочет заходить так далеко. «Это была не измена», — объясняет Франц Й. Мюллер, председатель фонда. Все же Хир-цель совершил по меньшей мере огромную глупость. Он это осознал. Сразу после освобождения в конце дня 17 февраля он отправился к дому семьи Шолль в Ульме и попросил родителей предупредить своих детей в Мюнхене.