Майкл Ходарковский - Степные рубежи России

Эта разница в подходах и целях впервые отчетливо прозвучала в середине XVII века в ходе одного из русско-калмыцких споров по этому поводу. В ответ на требования русских, чтобы калмыки покинули Прикаспийскую степь, их правитель, Дайчин, стал настаивать, что земля и вода принадлежат Богу, а калмыки всего лишь захватили пастбища разгромленных ногайцев. Спустя столетие российские чиновники выслушивали подобные же аргументы от казахов: когда правительство стало выделять им пастбища указами, требуя, чтобы казахи получали разрешение от пограничных властей и платили за право прохода, казахи удивленно отвечали, что трава и вода принадлежат небесам и они не понимают, зачем им платить деньги [612] Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 249; Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 228. С. 596; История Казахской ССР: В 2 т. Алма-Ата: АН Казахской ССР, 1957. Т. 1. С. 282–283. .

Еще одним источником конфликтов было растущее число русских рыболовных хозяйств и набеги на эти хозяйства со стороны степняков. В одном подобном случае, в 1750 году, правительство озаботилось безопасностью русских рыбаков, рассмотрев жалобу астраханского купца Алексея Курочкина, раньше получившего право на рыболовство между устьями рек Яик и Эмба. Вопрос, вроде бы несложный, оказался в ведении Коллегии иностранных дел, когда стало известно, что русских рыбаков захватили в плен казахи, заявившие, что эта область относится к их пастбищам. Коллегия пришла к выводу, что доходы казны от этих рыболовных хозяйств невелики, а потому не стоит рисковать русскими жизнями и ссориться с казахами. Коммерц-коллегия согласилась и аннулировала рыболовный патент Курочкина [613] Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. Д. 199. С. 525–526. Калмыки сталкивались с аналогичной проблемой. См.: Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 217, 224, 227. .

Несмотря на подобные небольшие уступки, к концу XVIII века казахи оказались в таком же положении, как и калмыки. Оренбургская и Сибирская укрепленные линии обозначили северную границу кочевания казахов. В то же время, чтобы избежать столкновений казахов с калмыками, власти запретили казахам двигаться на запад, а яицким казакам велели проследить за выполнением этого запрета и помешать казахам переправляться через Яик.

Екатерина II представляла себе казахов в роли нерегулярного войска в составе российской армии, а Степь – преображенной благодаря постройке новых городов, мечетей, школ и торговых центров. Ислам надлежало поставить на службу империи, и Екатерина планировала набирать и содержать за счет казны лояльных мулл из казанских татар, которые помогли бы склонить казахов к мирной жизни и верности российской монархии. Другие мусульмане, например бухарские и ташкентские купцы, жившие в Тобольске, освобождались от действия местных законов, налогов и любых повинностей, потому что императрица желала увеличить их число в российских пределах и расширить торговлю России с соседними народами [614] ПСЗ. Т. 22. № 16292. С. 493–495; № 16400. С. 604–606; № 16593. С. 951–952. .

В конце концов, у правительства уже был успешный опыт умиротворения кочевников. Например, в середине XVII века несколько групп ногайцев попросили покровительства Москвы и получили разрешение поселиться со своими стадами вблизи Астрахани. Они стали известны как юртовские татары, жившие в укрепленных селениях вблизи города. Юртовские татары имели право входить в Астрахань без оружия и торговать там. Многие из них обратились в христианство; женщины вышли замуж за русских, а мужчины стали стрельцами или горожанами [615] Российская Академия Наук. Архив. Ф. 1714. Оп. 1. Новосельский А. А. № 66. Л. 51. .

Опыт юртовских татар было нелегко распространить на казахов. Но если планы властей по колонизации казахской степи выглядели довольно спорными, они еще меньше подходили для другой имперской окраины. На протяжении XVIII века Северный Кавказ был религиозной границей, разделявшей христианский и исламский миры. Ислам пустил здесь куда более глубокие корни, нежели в казахской степи, и местное исламское духовенство, получавшее поддержку от соседних мусульманских стран, еще не было готово искать общий язык с российскими властями.

Заселение северокавказского пограничья отражало политику России в регионе. На первых порах беглецов с Кавказа расселяли среди русских крепостей и казачьих станиц вдоль границы. Но так они оказывались в опасной близости от своих прежних аулов, и отряды под руководством местной знати нередко организовывали набеги на пограничные селения, чтобы вновь завладеть беглецами. Опираясь на свой опыт с крещеными калмыками, в 1750 году правительство приказало перемещать беглецов подальше от русских границ и селить среди русских, чтобы они научились обрабатывать землю и служили в армии. Некоторые из них вступили в ряды донских и волжских казаков, другие стали государственными крестьянами в Тамбовской провинции. Когда же выяснилось, что новообращенные бегут с Дона и с Волги, было предложено селить их еще дальше – в Оренбургской губернии и Сибири [616] Кабардино-русские отношения. Т. 2. № 125. С. 168–169. Краткое описание военных поселений на Северном Кавказе см.: LeDonne J. P. Ruling Russia: Politics and Absolutism in the Age of Absolutism, 1762–1796. Princeton: Princeton University Press, 1984. P. 294–297. .

В 1762 году, когда граница стала еще надежнее, правительство решило, что новые христиане должны сыграть важную роль в заселении региона. В своем докладе Екатерине II Сенат предложил усилить Кизлярскую область, построив новую крепость, чтобы поселить там крещеных осетин и кабардинцев. В крепости должны были быть церковь и священник, который мог бы путешествовать в горы и проповедовать среди кавказских народов. Кроме того, туда можно было пригласить грузин, армян и другие христианские нации с тем, чтобы они завели там шелководство и другие промыслы, и каждая из этих наций должна была получить разрешение на отдельное поселение и строительство своих собственных церквей. Католики тоже могли там поселиться и получить заем от правительства на строительство своей церкви. Лишь мусульманам доступ был закрыт [617] РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 1257. Л. 1, 19, 20; АВПРИ. Ф. 118. Оп. 1. Кизлярские и Моздокские дела. Д. 1; Кабардино-русские отношения. Т. 2. № 164. С. 218–219. Конечно, реальность всегда несколько отличалась от идеала, и нехватка переселенцев и ресурсов вынуждала правительство не только переселять тысячи крепостных и государственных крестьян, но и поощрять некоторых татар и калмыков к заселению региона. См.: ПСЗ. Т. 22. № 16194. С. 388–392; Пальмов Н. Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Т. 5. С. 6. . Граница Российской империи должна была оставаться христианской.

Растущее присутствие русских городов и крепостей, переселенцев и солдат быстро меняло традиционный пейзаж в регионе. Физические и экологические изменения было нелегко отделить от военных и политических целей правительства. В 1768 году генерал Потапов приказал снести плотину на одном из притоков Терека. Вода, которую кумыки прежде использовали для орошения своих полей, теперь отводилась к Кизлярской крепости, образуя ров, укрепляющий ее оборонительные сооружения [618] Гольденштедт И. А. Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа. СПб., 1809. С. 4. . Строительство Моздокской крепости в начале 1740‐х годов привело к многочисленным жалобам кабардинцев, требовавших, «чтоб повелено было в урочище Моздоке строению и караулу не быть, потому что оное строение в таком месте заведено, где мы рубим лес и скот наш пасется, будучи оное поблизости к нам… хотя в Моздоке караулу и строения не будет, но вашему величеству опасности ни от кого не настоит и нам обиды быть не может, потому что противу нас, рабов ваших, никакой народ супротивляться не может» [619] Кабардино-русские отношения. Т. 2. № 99. С. 123. . Но власти придерживались другого мнения; они настаивали, что крепость строится на землях, не принадлежащих кабардинцам.