Адам Мец - Мусульманский Ренессанс

По своему типу промышленность в дельте Нила была кустарной: женщины пряли, а мужчины ткали полотно. Торговцы тканями выплачивали им поденную заработную плату, а продавать они имели право только назначенным правительством посредникам. В начале III/IX в. ткач получал полдирхема в день, так что «ему не хватало на хлеб насущный»,— так, по крайней мере, жаловались местные жители проезжавшему патриарху Дионисию из Телльмахры [3249]. Из-за всевозможных поборов товары дико дорожали [3250].

На Востоке, в Фарсе, также был район производства полотна, главным городом которого был Казерун, называвшийся «Дамиеттой Фарса» [3251]. Там тоже различали египетские сорта ткани, дабикский, шерб и касаб — признак того, что оба эти производства были взаимно зависимы. А так как ал-Мукаддаси [3252]сообщает, что раньше лен ввозился из Египта в персидский прибрежный город Синиз, славившийся своим льняным касабом, в то время как теперь для этого чаще пользуются местным [3253], то это доказывает, что полотняное производство было пересажено туда из Египта и при этом — морским путем. Сначала оно было сконцентрировано на побережье: в Синизе, Дженнабе и Таввадже; лишь позднее, когда производство обрело независимость от египетского сырья, оно проникло в глубь страны. Так, например, лучший сорт персидского полотна еще назывался «тавваджским», в то время как он уже по большей части изготовлялся в Казеруне [3254].

Ибн ал-Балхи, составивший ок. 500/1106 г. свое описание Персии, следующим образом излагает процесс изготовления тавваджского полотна в Казеруне: лен мочили в прудах, затем трепали и пряли из него нить. Эту льняную нить отмывали в воде канала Рахбан; несмотря на то что воды в этом канале мало, она имеет свойство отбеливать льняную нить, в то время как в другой воде нить никогда не становится белой. Этот канал Рахбан является собственностью шахской казны, и доход с него принадлежит эмиру, так как казна разрешает пользоваться им только ткачам, которые ткут материал по ее заказу. Инспектор от казначейства осуществляет надзор, а посредники устанавливают настоящую цену ткани, опечатывая кипы, прежде чем их вручат чужеземным купцам. Последние полагались на маклеров и покупали эти необшитые кипы в том виде, как они перед ними лежали, и в каждом городе, куда эти кипы доставляли, интересовались исключительно лишь сертификатом казерунского маклера и продавали кипы, не вскрывая. Таким образом, нередко случалось, что партия казерунских кип свыше десятка раз переходила из рук в руки, причем кипы так и не распечатывались. Но теперь, в эти последние дни <���т.е. во времена Ибн Балхи>, появился обман, люди стали нечестными и пропало всякое доверие, ибо товары с печатью казны зачастую оказывались низкосортными, и поэтому чужестранные купцы стали избегать казерунских изделий [3255].

За этим лишь исключением хлопчатобумажная ткань была для Востока тем же, чем для Запада полотно [3256]. Даже и касаб Казеруна порой изготовляли из хлопка. Хлопок пришел из Индии прямо на север, еще задолго до того, пока он распространился на запад и на восток. В Китае в XIII в. н.э. он был еще очень мало известен. Путевые записки Чан-чуня (1221 г. н.э.) говорят о нем в долине р. Или: там имеется сорт материи, именуемый тулума. Люди говорят, что соткана она из растительной шерсти. Эта шерсть похожа на пушок нашей ивы — очень чистая, тонкая и мягкая. Из нее делают нити, веревки, материю и стеганые одеяла [3257].

Еще в IV/X в. знаменитые хлопчатобумажные ткани (сабаниййат) шли из Кабула в Китай и Хорасан [3258]. В Вавилонии хлопок не выращивали. Ввозили его туда из Северной Персии — надо сказать, что еще и сегодня одна только Трансоксания ежегодно производит хлопка на 400 млн. марок,— из Месопотамии [3259], причем в Месопотамии эта культура распространилась из-за враждебной крестьянам плантаторской политики Хамданидов [3260]. В IV/X в. хлопок переселился также и в Северную Африку [3261]и Испанию [3262]. Все основные центры производства хлопчатобумажных тканей были расположены на востоке Персии: Мерв, Нишапур и Вам (восточный Керман). Спецификой последнего были покрывала с вытканными гирляндами стоимостью около 30 динаров за штуку, которые расходились вплоть до Египта [3263]. Напротив, тканью, изготовлявшейся в Мерве, была мягкая фланель [3264], слишком толстая для одежды. Поэтому ал-Мутанабби называет ее одеждой для обезьян [3265], а Абу-л-Касим издевается по ее адресу — «грубо сотканная, суровая мервская материя домашней работы, как повернешься, так и вылетит ветер» [3266]. Зато она ценилась как материал для повязок на голову [3267]. Даже и Туркестанская область хлопководства поставляла ткани в Вавилонию [3268], тогда как в Трансоксании самым редким материалом было полотно. Саманид Исма’ил подарил каждому офицеру в качестве драгоценного подарка по платью из полотна [3269].

Шелкоткацкая промышленность в противоположность хлопчатобумажной распространялась с запада, из Византии,— на восток. Традиция этого существовала еще и в рассматриваемое нами время [3270]. Все еще продолжался ввоз греческого атласа, больше того, это был самый важный предмет ввоза, поступавший через Трапезунд [3271]. В IV/X в. этот атлас все еще считался самым красивым [3272]. Большинство шелкоткацких предприятий в это время еще было сосредоточено в провинции Хузистан, где Сасаниды насадили это ремесло, заимствованное из Византийской империи. Вырабатывали камку, атлас, плюш и материалы из шелка-сырца. Напротив, шелкомотальное производство было на севере, на бывшем китайском тракте. Там, в Мерве и особенно в Табаристане, в горной стране южнее Каспийского моря, мотали крепкую абришимовую нить, которую вывозили во все стороны [3273]и из которой в расположенной по соседству Армении изготовляли прославленные пояса для штанов, стоившие 1-10 динаров [3274]. Тяжелые шелковые ткани (сийаб харир), которые вывозил Табаристан, указывают на прямое родство их с Китаем, ибо персидская шелковая промышленность предпочитала более легкие ткани.

Что же касается шерстяных ковров, то прежде всего различали персидские, армянские и бухарские. В Фарсе ткали подлинно «художественные ковры» (ал-бусут ас-сани‘а), причем самыми лучшими считались ковры, изготовленные с применением техники сусанджирд [3275]. Однако в ту эпоху выше всего ценили армянские ковры, т.е. малоазиатские, предшественники наших ковров из Смирны [3276]. Уже в доме омейядского халифа ал-Валида II пол и стены были покрыты армянскими коврами [3277]. Супруга ар-Рашида восседала на армянском ковре, а ее женщины — на армянских подушках [3278]. У одного ювелира, который около 300/912 г. был самым богатым человеком в Багдаде, превозносят лишь одни армянские и табаристанские ковры [3279], то же самое и в сокровищнице матери ал-Муктадира [3280]. Некий вассал подарил халифу ал-Муктадиру, между прочим, семь армянских ковров [3281]. Из персидских ковров также больше всего ценились те, что не уступали армянской работе [3282], хвалили лучшие персидские ковры и из области Исфагана за то, что они более всех остальных приближаются к роскошным армянским; правда, и сами по себе они также вполне удовлетворительны [3283]. Еще Марко Поло [3284]заметил: «В Армении ткут самые лучшие и самые красивые ковры». Вероятнее всего, причиной этой высокой оценки была армянская шерсть, которую ас-Са‘алиби ставит на первое место после египетской [3285], но в первую очередь это был знаменитый армянский красный цвет. «Красный — это цвет женщин, детей и радости. Красный цвет — самый лучший для глаз, так как от него расширяется зрачок, в то время как от черного он сужается»,— поучает ал-Мас‘уди в 332/943 г. [3286]На складе ковров в Каире чаще всего расхваливали красные ковры [3287], а о «малиновых коврах» египетского города Асьюта сказано: «Они похожи на армянские» [3288].