Татьяна Калинина - Пространства и смыслы [Памятные страницы истории Арабского Востока]

Первым это жертвоприношение описал Велльхаузен в своей работе «Пережитки арабского язычества» (Reste arabischen Heidenthums, 1887). Но уникальную научную известность Нилов верблюд приобрёл благодаря Уильяму Робертсону Смиту, который постоянно упоминает это жертвоприношение в своих «Лекциях по религиям семитов» (1889) [21] Robertson Smith W. Lectures on the Religion of the Semites. Fundamental Institutions. First Series. London: Adam & Charles Black, 1889. , рассматривая его как древнейшую известную форму арабского жертвоприношения, и говорит о непосредственном свидетельстве Нила относительно обычаев арабов Синайской пустыни. С тех пор все последователи теории жертвоприношения Робертсона Смита — С. Райнах, А. Вендель, А. С. Кук, С. Х. Хук — не уставали ссылаться на рассказ Нила. Но ещё любопытнее то, что даже те учёные, которые не принимали теорию Робертсона Смита, не могли — или не смели — обсуждать общую проблему жертвоприношения, не пересказав должным образом историю Нила. Вообще никто, казалось, не сомневался в достоверности свидетельства Нила, даже несмотря на то, что многие учёные не согласны с интерпретацией Робертсона Смита. Таким образом, к началу нашего века Нилов верблюд стал так раздражающе часто упоминаться в работах историков религий, учёных, занимающихся Ветхим Заветом, социологов и этнологов, что Г. Фукар, в своей книге «История религий и сравнительный метод» [22] Foucard G. Histoire des religions et méthode comparative. Paris: Librairie Alphonse Picard et fils, 1912. заявил: Кажется, ни один автор не имеет больше права заниматься историей религий, не отозвавшись с уважением об этом анекдоте. Ибо это не что иное, как просто анекдот…, подробность, рассказанная «кстати», а на единичном факте, да ещё столь незначительном, нельзя строить теорию религии, имеющую общечеловеческое значение. С большим интеллектуальным мужеством Фукар формулирует свою методологическую позицию: Что касается Нилова верблюда, я совершенно убеждён, что он не заслуживает чести нести на своей спине обоснование целого раздела в истории религий.

Фукар был прав. Тщательный текстологический и исторический анализ показал, что Нил не был автором «Сказания об избиении монахов на горе Синайской», что на самом деле это сочинение было написано под псевдонимом, вероятно, в IV или V веке и, что ещё важнее — текст изобилует литературными клише, заимствованными из эллинистических романов; например, описание убийства и пожирания верблюда: отсечение кусков трепещущей плоти и пожирание всего животного, мяса и костей — не имеет этнологической ценности, а только свидетельствует о знакомстве автора с высокопарно-патетическим стилем этого жанра. Тем не менее, хотя эти факты стали известны уже вскоре после Первой мировой войны, в особенности благодаря скрупулёзному анализу Карла Хейсси, Нилов верблюд всё ещё фигурирует в современных научных работах. И не удивительно, поскольку это краткое и красочное описание предполагаемой первоначальной формы жертвоприношения и начальной стадии религиозного общения было приспособлено для удовлетворения всех вкусов и склонностей.

Далее известный западный историк, культуролог и религиовед объясняет, почему оно было лестно для западных интеллигентов, учёных-христиан, агностиков и даже атеистов.

Однако со времени этой филиппики Элиаде и работ, на которые он опирается (прежде всего, Хейсси и Хеннингера [23] Heussi К. Das Nilusproblem. Leipzig: Hinrichs, 1921; Henninger J. Ist der sogennante Nilus-Bericht eine brauchbare religionsgeschichte Quelle? // Anthropos. 1955. № 50. S. 81–148. ), утекло много воды. Заметим, что критического издания самого текста к тому времени ещё не было. Сам Элиаде следует описанию этого ритуала по книге Робертсона Смита, которого и критикует. Но, как мы видим, описание это не точно, если сравнивать его с текстом источника. Незыблемость мнения Хейсси об ошибочной атрибуции Повести Нилу сильно поколеблена работой Ф. Конки, провёдшего тщательное сличение стиля посланий преп. Нила Анкирского и Повести и пришедшего к выводу, что автором Повести является именно преподобный Нил [24] См. напр., Житие святого Порфирия… С. 84–85. . Уже упоминалось о том, что сторонником исторической достоверности сведений, сообщаемых в Повести, выступил И. Шахид. Наконец, и сам Элиаде не решился открыто отрицать факт того, что данный ритуал мог существовать у арабов-кочевников Синайского полуострова в доисламское время.

Подводя итог всему сказанному, нам хочется ещё раз подчеркнуть мысль о важности и нужности привлечения неарабских источников для изучения, по крайней мере, доисламского прошлого арабских племён. И думается, что Повесть об убиении монахов на Синайской горе, несмотря на то, что является текстом известным и изучаемым, может скрывать в себе ещё немало интересного по этому вопросу.

История Бану Ийад (ийадитов), очень слабо освещённая в историографии, восстанавливается по ряду источников. Сохранились стихи ийадитских поэтов VI-начала VII в., прежде всего — Лакита и Абу Ду’ада. Нельзя утверждать, что они дошли до нас такими, какими были сочинены. Они были записаны относительно поздно, а до этого сохранялись посредством устной передачи. Естественно, одни строфы забывались, другие прибавлялись «задним числом». Однако в целом эти стихи — хотя бы на основании принятой презумпции доверия к источникам — могут быть использованы в исследовании.

То же самое можно сказать и об арабских сказаниях. Далеко не все из них сохранились; это лучше всего видно по тому, что при всем богатстве истории Бану Ийад ни один из её эпизодов не вошёл в знаменитый цикл «памятных дней арабов» ( аййам ал-’араб , أيّام العرب — Прим. сост. ). Кроме того, авторы исламского времени, по переложениям которых мы знаем арабские сказания, почти никогда не пытались создать полную историю ийадитов. Исключение составляет разве что известный знаток древностей Хишам ал-Калби (ок. 737–819 или 821), к утерянному трактату которого «Разделение сынов Маадда» восходят, вероятно, известия об ийадитах у ал-Балазури (ум. ок. 892), Абу-л-Фараджа ал-Исфахани (897–967) и ал-Бакри (ум. 1094). В остальных случаях мы имеем лишь отдельные упоминания.

Из неарабских источников ийадиты упоминаются, причём вкратце, только в одном — южноаравийской надписи ’Abadān 1 , относящейся к месяцу ḏu-Mḏr’n 470 года химьяритской эры, т. е. к июлю 360 г. [25] Автор выражает благодарность С. А. Французову, обратившему его внимание на упоминание об ийадитах в указанной надписи.

Тем не менее источники позволяют воссоздать историю ийадитов. Их родословная в Средние века была объектом полемики. Хишам ал-Калби и следовавшие за ним авторы полагали, что они — потомки Ийада, одного из сыновей Низара, сына Маадда. Отец Маадда Аднан считался родоначальником северных арабов-аднанитов. Напротив, знатоки родословных из йеменских арабов утверждали, что Бану Ийад принадлежат к южным арабам-кахтанитам [26] Ат-танбих ва-л-ишраф ли… ал-Масуди (Книга замечаний и пересмотра… ал-Масуди). Изд. А. И. ас-Сави. Каир: Дар ас-Сави ли-т-таб ва-н-нашр ва-т-та’лиф, 1938. С. 159; Джамхарат ан-насаб ли Аби-л-Мунзир Хишам… ал-Калби (Собрание родословных… Абу-л-Мунзира Хишама ал-Калби). Изд. Н. Хасан. Бейрут: ’Алам ал-кутуб, 1986. С. 19; Насаб Маадд ва-л-Йаман ли Аби-л-Мунзир Хишам… ал-Калби (Большая книга о родословных мааддитов и йеменцев Абу-л-Мунзира Хишама… ал-Калби). Изд. Н. Хасан. Бейрут: Алам ал-кутуб, 1988. С. 122; Ал-ансаб ли… ал-Аутаби ас-Сухáри (Родословные… ал-Аутаби ас-Сухáри). Изд. М. Ихсануннасс. Маскат: Визарат ат-турас ал-кауми ва-с-сакафа, 2006. С. 177. . Весомым доводом в пользу аднанитского происхождения Бану Ийад является, очевидно, приводимый ниже стих Абу Ду’ада, в котором они называются потомками Низара. Если этот стих был донесён до нас без изменений — а едва ли передатчики могли исказить столь важное место, — сами ийадиты в VI в. относили себя к аднанитам.