Гвидо Кнопп - История XX века. Тайны, загадки и мифы

Решение было принято на высшем уровне. 31 мая 1990 года в Вашингтоне президент США Джордж Буш и генеральный секретарь Горбачев тет-а-тет беседовали о будущем Германии. В самом начале Валентин Фалин снова попытался обратить внимание генерального секретаря на другую точку зрения относительно советских интересов в плане безопасности. В двух докладных записках 10 февраля и 18 апреля он описывал военную составляющую германского вопроса. Он критиковал стремления присоединить «территорию ГДР к сфере действия НАТО» и требовал «внеблокового состояния», т. е. немецкого нейтралитета при ограниченных вооруженных силах. Тщетно.

Горбачев заявил в Вашингтоне: «США и Советский Союз выражают мнение, чтобы объединенной Германии предоставить право самой принимать решение, к какому союзу она желает принадлежать».

Я думаю, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет расхождения мнений о единстве и о праве людей самим принимать решение о дальнейшем развитии.

В конце переговоров Ахромеев заявил американскому советнику по вопросам безопасности Коднолизе Райс: «Если немцы хотят объединяться, то они это сделают. Но они не должны входить в западный блок. Если Германия станет членом НАТО, значит, Советский Союз в конце проиграл войну». Когда Райс сослалась на то, что Горбачев, похоже, не разделяет такое мнение, Ахромеев ответил: «Вопрос в том, говорит ли еще генеральный секретарь от имени советского руководства».

Глава КГБ Владимир Крючков сегодня уверен: «На стороне Горбачева стояли тогда один — два человека, поддерживавшие его в преобразовании политики. А на другой стороне стояло подавляющее большинство нашего руководства, все несогласные с его методами и его действиями».

В начале мая 1990 года маршал Ахромеев услышал от своего близкого друга из высшего командования западной группы войск: «Мы должны свергнуть Горбачева. Он потеряет Литву, он потеряет ГДР, он разрушит Красную армию».

Ахромеев медлил. «Мы должны научиться решать свои конфликты мирным путем». Ответ был четким: «Я не хочу войны, но я и не хочу руководства, которое предает важнейшие интересы Советского Союза». Ахромеев советовал подождать. Он возлагал надежды на июльский съезд КПСС, где следовало сформировать внутрипартийное сопротивление Горбачеву и взять новый курс. Человек, который был готов осуществить перемену курса, — Егор Лигачев.

1 июля в Москве начался XXVIII съезд КПСС. После длительных дискуссий и напряженных выборов через 12 дней делегаты аплодировали своему вновь избранному руководству. Принимавший овации съезда Михаил Горбачев взял верх над внутрипартийными противниками и снова был утвержден на своем посту.

Наш генеральный секретарь давно сказал, что мы ни при каких обстоятельствах не имеем права оставить ГДР. Советский народ нам этого не простит.

Его противник Егор Лигачев объяснил впоследствии причины своего поражения: «Мы не были готовы вести активную политическую борьбу. Такого опыта у нас не было. Члены Политбюро были весьма разобщены между собой. Кроме того, мы до последнего момента не могли поверить, что Горбачев готов разрушить все, чему он, собственно, посвятил свою жизнь».

Борьба за новый курс продолжалась и за кулисами съезда партии. 9 июля Фалин снова попытался уговорить Горбачева изменить курс. На этот раз, излагая проблемы на предстоящих переговорах с немецким правительством в подробной докладной записке, он не ограничился письменными выпадами, а искал прямой контакт. В полночь в приемной генерального секретаря зазвонил телефон. Фалин заклинал Горбачева помещать членству Германии в НАТО. А если это невозможно, то хотя бы добиться для воссоединенной ФРГ французского статуса в НАТО. Горбачев прореагировал сдержанно: «Я сделаю все, что смогу. Но боюсь, что поезд уже ушел».

Поезд давно набрал ход. С 31 мая речь шла уже не о том куда, а только о том как. На следующей германо-советской встрече на высшем уровне в июле 1990 года была предпринята попытка найти такое решение, при котором советское руководство сохранило бы свой престиж. Вывод советских войск из ГДР не следовало воспринимать как поражение. Речь уже шла не о стратегических, а прежде всего о тактических вопросах. «Эта встреча определила, каким образом должен происходить вывод советских войск», — пояснил советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе. — Немцы согласились с формулой, которая облегчала вывод наших войск. Они разработали способ, чтобы советские солдаты могли покинуть Германию как друзья, а не как враги». Эта формула включала сумму в несколько десятков миллиардов. Немцы спасли Советский Союз от неплатежеспособности: предоставили деньги на создание необходимой инфраструктуры, чтобы уходящие части Красной армии могли найти достойное место в доме матушки России. Но хватит ли этого, чтобы успокоить противников Горбачева?

В августе маршал Ахромеев снова встретился с другом из западной группы Красной армии. Казалось, армейский генерал был готов на все: «Все подготовлено. Через шесть часов я лечу назад в Берлин. Это наш последний шанс. Горбачев предал интересы Советского Союза. Мы не имеем права допустить, чтобы договоры вступили в силу». — Ахромеев колебался: «Красная армия — не кучка путчистов».

Лишь десять лет спустя Валентин Фалин предал гласности замысел о путче на канале Це-де-эф (ZDF): «В 1990 г. я предоставил Горбачеву сверхконфиденциальную информацию: что по инициативе находящейся там нашей группы войск его хотят пригласить в ГДР. И во время этого визита его должны арестовать». Горбачев прореагировал скептически и сослался на то, что КГБ не имеет сведений о таком плане путча. Тем не менее он попросил Фалина съездить в Германию и разобраться.

Фалин после своего визита дал отбой. Сведения, которые он передал Горбачеву, были и скудные, но успокаивающие: «Была беседа между несколькими генералами Национальной народной армии и некоторыми нашими военными на эту тему. Но опасности нет. У них нет плана, у них нет головы. Нет никаких имен». Возглавить путчистов мог бы маршал Ахромеев. Но он не захотел.

Все-таки Горбачеву пришлось признать, что в высшем политическом и военном руководстве Советского Союза были люди, которые серьезно задумывались о выступлении против генерального секретаря с помощью военных. Тогда путч не состоялся. Путчисты делали ставку на поддержку из Москвы, но ее не было. «Я бездеятельно смотрел, как спешно разбазаривается могучая империя. Это было самое тяжелое решение, которое мне когда-либо приходилось принимать», — признался маршал Ахромеев 12 сентября 1990 года в беседе с Кондолизой Райс, после подписания договора.