Сергей Беляков - Весна народов [Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой]

«25 января, во время бомбардировки Киева, большевики зажигательными снарядами расстреляли дом, где я жил, — наш фамильный дом, построенный десять лет назад на деньги, оставленные отцом, — писал Михаил Грушевский. — Несколько десятков зажигательных снарядов <���…> за несколько минут превратили весь дом в пожарище. <���…> Сгорели мои рукописи и материалы, библиотека и переписка, коллекции украинских древностей, что я собирал столько лет, собрания ковров, вышивок, оружия, посуды, фарфора, фаянса, украшений, мебели, рисунков» [886] Грушевський М. На переломі // На порозі нової України: Гадкі і мрії. Київ: Друкарня акц. т-ва «Петро Барський у Київі», 1918. С. 5. .

Муравьев таких «подвигов» не стеснялся, он ими гордился. Из телеграммы М. А. Муравьева В. И. Ленину: «Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам <���…>. Я сжег большой дом Грушевского, и он на протяжении трех суток пылал ярким пламенем» [887] Цит. по: Савченко В. А. Симон Петлюра. С. 160. .

Этот пожар видел и Василий Шульгин. Он едва ли не радовался, ведь погибало «гнездо злого волшебника», живого символа ненавистного «украинства»: «„Почти что небоскреб“ пылал. И мне казалось, что в огромном полыме вьется старый колдун Михайло, вьется и бьется над своим гнездом, смешивая волны черноморовой бороды своей с вихревыми клубами багрового дыма…» [888] Шульгин В. В. Три столицы. С. 99.

Дмитрий Дорошенко решил, будто бы по дому Грушевского бил бронепоезд Полупанова [889] Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 219. . Но товарищ Полупанов не знал, кто такой Грушевский, и особого приказа на этот счет не получил. Он уже переправил через Днепр обе свои трехдюймовки, 14 пулеметов и 420 бойцов. Матросы ввязались в уличные бои.

Тем временем Виталий Примаков с двумя сотнями червонных казаков перешел Днепр по тонкому льду в районе Вышгорода, захватил предместье Куреневку, станцию Пост-Волынский, а затем прорвался на Подол. Украинский историк Тинченко считает, что отряд Примакова можно было бы легко разбить, вытеснить из города, стоило только бросить в бой сечевых стрельцов, которые должны были оборонять Подол. Однако их не оказалось на месте. Сечевики то ли по собственной инициативе, то ли выполняя чей-то приказ ушли в другой район города и занялись разоружением нейтральных частей. Стратегически важный Подол остался в руках Примакова и его червонных казаков.

Труднее пришлось большевикам в боях за Николаевский цепной мост. Мост оборонял Всеволод Петров с гордиенковским полком и взводом («чотой») сечевых стрельцов. Первая атака армии Берзина захлебнулась из-за плотного ружейно-пулеметного огня украинцев. Большевики накрыли обороняющихся артиллерией, нанесли им немалые потери, но украинцы не оставили своих позиций. Тогда товарищ Ремнёв бросил в бой один из трех своих броневиков. Однако опытные в военном деле сечевые стрельцы заманили броневик в засаду и расстреляли его бронебойно-зажигательными пулями. В армию прибыл Муравьев, но и ему не сразу удалось переломить ход сражения. И тут к большевикам пришла неожиданная помощь.

После разгрома «Арсенала» двадцать красногвардейцев сумели уйти от преследования петлюровцев. Они нашли себе приют в Киево-Печерской лавре. Монахи не только не выдали их петлюровцам, но спрятали, накормили, дали возможность отдохнуть. И вот набравшиеся сил красногвардейцы установили на лаврской колокольне пулемет и открыли огонь по оборонявшим мост украинцам. Гордиенковцы и сечевики решили, будто в тыл пробрался большой отряд красногвардейцев, и начали отступать [890] Интересно, что именно по этому пулеметчику, очевидно, и били пушки Полупанова в самом начале штурма. Судя по воспоминаниям бывшего матроса-черноморца, он так никогда и не узнал, что стрелял тогда по своим. . Муравьев и Ремнёв повели своих солдат в атаку, причем Муравьев лично стрелял по украинцам из пулемета.

Штурм Муравьевым Киева оставил одну историческую загадку. Точнее, ее оставил сам Муравьев. Уже в Одессе он так описывал свои киевские подвиги: «Я занял город, бил по дворцам и церквям… бил, никому не давая пощады! 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты… Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!» [891] Цит. по: Савченко В. А. Авантюристы Гражданской войны. С. 54.

Это дало основание украинскому историку Савченко, а вслед за ним и многим современным публицистам, журналистам, блогерам решить, будто «Муравьев первым в Гражданской войне использовал отравляющие газы, запрещенные всеми международными соглашениями как изуверское оружие» [892] Там же. С. 54. . Савченко считает, что именно при помощи газов Муравьеву удалось «захватить мосты через Днепр и преодолеть оборонительные укрепления украинских войск на днепровских кручах» [893] Там же. .

Никаких укреплений «на днепровских кручах», как мы знаем, не было. Да и применять газы в условиях большого города было очень рискованно, хотя запасы химического оружия на армейских складах имелись, теоретически их можно было пустить в дело. Но для газобаллонной атаки у муравьевцев не было даже необходимой метеостанции, чтобы предсказать направление ветра. Ни в одних мемуарах не встречается упоминание о газовых баллонах и специальных химических войсках у Муравьева. Если б у Муравьева баллоны всё же были, газ можно было бы применить против неприятеля, засевшего в подвалах и на нижних этажах зданий. Но подготовка такой атаки требует времени, а бои за Киев были скоротечны.

Теоретически в боекомплектах у муравьевских пушек могли иметься и химические снаряды. Обстрел ими украинских позиций у цепного моста мог быть эффективным. Вот только командир гордиенковцев Всеволод Петров в своих мемуарах ничего не пишет об этом. О январских боях сохранились воспоминания и простых киевлян, красногвардейцев, сечевых стрельцов. В Киеве тогда находились самые разные враги большевизма, от Михаила Грушевского до Василия Шульгина. Все они писали о варварском обстреле Киева, многие — о грабежах, насилиях, расстрелах. Но о газах написал лишь один Муравьев. Да еще как написал — просто похвастался. Однако вчитаемся в его текст: «Сотни генералов, а может, и тысячи, были безжалостно убиты…» Откуда же взялись тысячи генералов? Или даже сотни? Богатое воображение было у товарища Муравьева.

Михаил Артемьевич был человеком жестоким, но хотел казаться еще более жестоким, страшным-страшным, чтобы враги трепетали. Донесения Муравьева — источник своеобразный, он позволяет судить не столько о происходящем на фронте, сколько о происходящем в голове самого Михаила Артемьевича. Этот Наполеон временами превращался в барона Мюнхгаузена.