Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Астрова поддержал Кривошеин, высказавшийся, что «в вопросе умаления генерала Деникина, с точки зрения государственности, ни на какие уступки идти нельзя». Напротив, с точки зрения политической целесообразности, Кривошеин (его поддерживали также Савич и Масленников) предложил объявить Главкома ВСЮР еще и Правителем Юга России. Юренев, Степанов, Кауфман и Федоров считали это провозглашение преждевременным, но не терпящим отлагательств: сразу, «как только с продвижением Добровольческой армии вперед или при первой крупной победе над большевиками наступят благоприятные к тому условия». Показательна эволюция политических взглядов членов СГОР. Если во время работы Ясского Совещания Савич и Кривошеин настаивали на диктатуре Великого Князя Николая Николаевича, то спустя несколько месяцев они уже соглашались на признание диктаторских полномочий Деникина. Важно отметить, что провозглашение в региональном масштабе статуса единоличной власти было характерно для последнего этапа южнорусского Белого движения. Так, Правителем Юга России стал в 1920 г. генерал-лейтенант П. Н. Врангель, а сами Кривошеин и Савич вошли в состав Правительства Юга России.

Еще раньше, в начале января 1919 г., Савич предлагал план в форме записки на имя Астрова реорганизации власти, по которому «Главой власти должен быть глава армии», имеющий двух помощников – по военной и по гражданской части. Первым во властной «троектории» являлся начальник штаба, вторым – премьер-министр, наделенный, вместе с Советом министров, всеми гражданскими полномочиями. Совет министров «приглашался Главковерхом» по персональному признаку, а «не по выбору и делегированию партий или классов». Предпочтение следовало отдавать «лицам с административным опытом», «партийная окраска» которых – «не важна». Кроме этого, «при Главковерхе организуется совещательный орган по гражданским и политическим делам из общественных деятелей, им приглашаемых персонально или по рекомендации учреждений и партий, в числе от 40 до 60 человек». Совещание становилось «как бы трибуной для всяких принципиальных обращений власти к населению», а также занималось «подготовкой материала для законодательства». Савич оригинально оценивал предполагавшееся Совещание: «Задача этого учреждения – удовлетворить самолюбия главарей групп и партий, дать суррогат Парламента, предоставить правительству публичную кафедру, служить опорой для внешней политики правительства». По мнению Астрова, «права этого Совещания близко подходили к правам Государственного Совета старого состава». «Эта схема должна была подготовить почву для Великого Князя Николая Николаевича, который должен был выступить, когда произойдет соприкосновение Добрармии с регулярной Красной армией (очевидно, с целью привлечения на свою сторону кадрового офицерства и солдат, вынужденных служить у большевиков. – В.Ц.)». Но Савич не исключал возможности осуществления такой реорганизации к моменту предполагавшегося переезда Ставки Главкома ВСЮР в Крым (21).

В Екатеринодаре руководящие полномочия фактически перешли к Кривошеину, хотя формальным председателем Совета продолжал считаться Меллер-Закомельский. На открытии отделения СГОРа в столице Кубани выступил Н. Н. Львов. Его обширный доклад отражал проблемы формирования Белого движения, его идеологии и был весьма важен в плане сближения с позицией самого СГОРа. Налицо было явное «поправение» его позиций, что отразилось, в частности, в пафосной трактовке Львовым популярных терминов и словосочетаний («старый режим», «Вандея», «славянское единство» и др.). Начав с оценки последствий Первой мировой войны («Война – не борьба двух чудовищ империализма – Англии и Германии, – а столкновение двух миров: славянского и германского… победа союзников означает, прежде всего, освобождение славянства от гнета и порабощения германизмом», «отныне славянство не будет служить навозом для германской культуры»), Львов в заключении горько сожалел: «Трагизм России заключается в том, что в этот торжественный день в истории она выведена злодейской рукой из строя победителей». «Ее историческая миссия среди славянства оборвана изменой… Славянство освобождено не Россией, а союзными державами».

Львов предсказывал с убежденностью (в отличие от многих политиков Национального Центра), что в послевоенном мире будет усиливаться влияние уже не Старого Света – Англии, Франции и, тем более, Германии, – а САСШ и славянских государств: «Глашатаем новых гуманных идей освободительных явилась демократия Северо-Американских Соединенных Штатов». Для него была очевидной опасность диктата со стороны Америки политических ценностей, выраженных в известных «пунктах президента Вильсона». «В Северо-Американской демократии, гордой своей победой над могущественной Германской империей, установилось отношение к старой России, как к варварской стране с азиатским деспотизмом, угнетавшим народ, стране политической каторги, жандармского произвола и еврейских погромов» – таково определение отношения к внутриполитическим проблемам России, выраженное Д. Шотуэллом в откровенной беседе с Г. Н. Михайловским в марте 1920 г., на что руководитель Союза земельных собственников ответил, что «хотел бы напомнить горделивой Северо-Американской демократии… что освобождение крестьян в России произошло в то время, как в Америке господствовало рабовладение и торговля людьми». «Великие реформы» Александра II проходили при широкой «поддержке всего общества», тогда как отмена рабства в САСШ привела, по мнению Львова, «к кровавой гражданской войне». Тем, кто упрекал Россию в «отсутствии демократии», уместно было бы напомнить и «страницы из жизни русского земства, земства, которым может гордиться Россия, как творчеством ее общественных сил… земства, где бывший крепостной был посажен вместе с владельцем крепостных душ, и оба призваны вести общее земское дело». «Гуманная идея о всеобщем разоружении провозглашена ныне северо-американской демократией, – продолжал Львов, – но первое слово было заявлено русским Императором Николаем II на Гаагской конференции, созванной по почину России… Россия бросила свои полки в болота Восточной Пруссии, обрекая их на гибель, но спасая тем самым Париж. Старая Россия осталась верна союзу до конца, и последние остатки старой армии, рискуя своей гибелью, отвергли всякое соглашение с Германией (имелись в виду кадры Добровольческой армии. – В.Ц .) и сохранили верность раз данным обязательствам. И вот Россия уничтожена, низвержена из общества европейских народов, и голос ее не смеет звучать при торжестве того дела, на которое было принесено столько жертв и пролито столько Русской крови».