Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Как хорошо известно, с первых же месяцев Революции огромное влияние на формирование общественного мнения и на восприятие политических событий рядовыми французами стали оказывать пресса и памфлеты, широко расходившиеся по стране. Во времена диктатуры монтаньяров, когда была уничтожена свобода печати, этот процесс претерпел характерную пертурбацию: граждане быстро усвоили, что точка зрения, исходящая от властей (и, в частности, от Конвента), является единственно правильной, а воспроизведение её свидетельствует о политической благонадежности. Свою роль сыграли и стремительные изменения в оценке тех или иных лидеров — вчерашний народный трибун мог, как Дантон, в одночасье оказаться изменником и предателем. «Люди прекрасно поняли, — отмечает Бачко, — насколько опасно высказывать сомнение по поводу разоблаченных в Париже „заговоров“; элементарная осторожность требовала от них встать на сторону победителей. Монополия на информацию и господство центральной власти над общественным мнением оставляли им весьма узкое поле для самовыражения — выспреннюю риторику восхваления и обличения» {1444} 1444 Бачко Б. Указ. соч. С. 70. .

В этом ракурсе особый интерес для нас представляет сформулированная в Конвенте официальная точка зрения на восстание 13 вандемьера, поскольку именно она должна была неминуемо наложить свой отпечаток на восприятие событий современниками. По публикациям того времени заметно, что, хотя на протяжении всего 1795 г. в Конвенте не переставали говорить об опасности, угрожающей республике со стороны приверженцев восстановления монархии, в начале конфликта между секциями и депутатами Конвент колебался, как именно оценить недовольство парижан: было очевидно, что противостоять представителям народа могут лишь враги народа, но какие враги? Роялисты или «террористы»?

Как это ни парадоксально, первое время активно использовались оба ярлыка. Так, например, 11 фрюктидора (28 августа) оратор секции Майль говорил у решетки Конвента:

Если требуешь, чтобы притеснители родины предстали перед судом, слышатся обвинения в стремлении восстановить новый терроризм. Если не позволяешь некоторым навязчивым памфлетистам себя дурачить, они называют тебя роялистом.

В ответ же председатель Конвента лишь вновь напомнил, что депутаты восторжествовали и над роялизмом, и над анархией. «По всей Франции, — сказал он в ответ на другое выступление, — раздаются крики против сторонников анархии и роялизма». Тибодо, в свой черёд, — посоветовал парижанам подождать голосования по Конституции и не докучать Конвенту, а свободно выразить свое мнение в первичных собраниях {1445} 1445 Moniteur. Vol. 25. P. 607, 611, 612. .

Активно возрождался и характерный для времен Жиронды антипарижский дискурс: членам секций раз за разом повторяли, что столица не имеет права выступать от имени всей Франции {1446} 1446 См., например: Thibaudeau, le 11 fructidor. Ibid. Vol. 25. Р. 612. . Небезынтересно при этом, что у депутатов не вызывал ни малейшего удивления тот факт, что секции, считавшиеся в 1793 г. оплотом санкюлотов, в одночасье стали восприниматься как прибежище роялистов. «Вожаки секций могут перерезать мне горло в эпоху 30 фрюктидора точно так же, как они объявили меня вне закона после 31 мая, — провозгласил 27 фрюктидора (13 сентября) Л. М. Ларевельер-Лепо, вынужденный покинуть Конвент во времена диктатуры монтаньяров. — Однако я заявляю, что не боюсь ныне угроз неистового роялизма точно так же, как 31 мая я не боялся воплей исступленной анархии». Уподобляя одно движение против Конвента другому, он отмечал, что действия мятежников и интриганов осенью 1795 г., и весной 1793 г. ничем не отличаются друг от друга {1447} 1447 Ibid. Р. 735. Да и восстания в жерминале и прериале также не раз назывались делом рук роялистов. См., например: Barrère В. De la pensée du gouvernement. Pluviôse, l’an V. S. l., an V. Р. XXXII. .

Вместе с тем уже в это время отдельные депутаты Конвента явно стремились перейти от обороны к наступлению. 28 августа в ответ на претензии секций Ж.-Л. Тальен обрушился на петиционеров с усыпанной бранью речью {1448} 1448 Ibid. Р. 611. . Смысл ее заключался в том, что против Конвента злоумышляют люди, которые заседали когда-то в Законодательном собрании — они хотят восстановить монархию, но не переживут возвращения «ни кровавого терроризма, ни одиозного роялизма». Иными словами, он полагал, что Конвенту противостоят конституционные монархисты (и в частности, Лакретель, который выступал в тот день от имени секции Елисейских Полей).

Постепенно обвинения секций в роялизме начинают превалировать. Однако, поскольку между депутатами не было согласия, какие именно сторонники королевской власти осмеливаются перечить национальному представительству, выступавшие нередко прибегали к максимально абстрактным ярлыкам для своих противников — «недоброжелатели, интриганы» {1449} 1449 См., например: Delaunay, 21 fructidor. Ibid. Р. 694. , никак не конкретизируя их политическую ориентацию. В конце концов общим местом становится мысль о том, что в Париже действуют «роялисты и агенты заграницы» {1450} 1450 Bailleul, le 12 fructidor. Ibid. Р. 615. , а к 19 сентября в Конвенте начинают раздаваться голоса о том, что все происходящее — результат обширного заговора, направляемого из-за рубежа:

Посмотрите на географическое расположение Шартра, волнения в Вернее, в Шатонёфе, в Ножане и их окрестностях; задумайтесь о близости этих городов к районам, опустошаемым шуанами и намеченным в качестве места сбора сил под командованием д’Артуа, и о том, что Англия готовится изрыгнуть на наши побережья, — и вы убедитесь, что эти вероломные люди хотят, чтобы Париж оказался в Вандее или же Вандея в Париже {1451} 1451 Tallien, le 3 e jour complémentaire. Ibid. Vol. 26. Р. 3. .

В то же время, несмотря на непрестанно звучавшие с трибуны Конвента обвинения членов секций в роялизме, депутаты не спешили их повторять в своих обращениях к жителям Парижа, что может говорить как о том, что эти взгляды ещё не стали магистральной точкой зрения, так и о стремлении не раздражать лишний раз население столицы. «Парижане, — говорилось в обращении Конвента от 3 вандемьера (25 сентября), — чувствуете ли вы, что кинжалы интриганов, подстрекателей, анархистов и убийц вовлекают вас в бездну гражданской войны?» — о роялистах здесь ни слова {1452} 1452 О них говорится лишь в последней фразе: если Конвент погибнет, то, несмотря на то, что это будет делом рук «подлых роялистов», Франция потребует у парижан отчета, как они это допустили (Ibid. Vol. 26. P. 53). Однако и такое, довольно умеренное обращение, вызвало возмущение в ряде секций ( Aulard А. Ор. cit. Vol. 2. P. 275–276). . Вечером 12 вандемьера (4 октября) в новом призыве Конвента по-прежнему прослеживается очень четкое противопоставление: на одной стороне — «все республиканцы», «друзья свободы, друзья закона, конституции и мира», «воины-граждане и граждане-воины» или, на худой конец, «люди, введенные в заблуждение», а на другой — «порочные честолюбцы», «горстка роялистов-заговорщиков» {1453} 1453 Moniteur. Vol. 26. Р. 117–118. .