Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Возможно ли в таком случае выявить причины поражения контрреволюционных сил при сопоставлении двух политических проектов? Республиканский, как известно, был зафиксирован в Конституции III года и с тех пор не менялся. Роялистский же проект в эту эпоху был сформулирован в Веронской декларации и с тех пор непрерывно эволюционировал.

Конституция III года стала воплощением политического компромисса, который предлагали стране республиканцы, кодифицировала те «завоевания Революции», которые термидорианцы посчитали возможным сохранить. Сутью этого компромисса был отказ от крайностей: недопущение возвращения на родину эмигрантов, исключение из политического поля сторонников монархии и значительной части священников, с одной стороны, устранение элементов прямой демократии и цензовая система, с другой. Объединить нацию этот компромисс по очевидным причинам оказался неспособен, хотя причина падения режима Директории заключалась отнюдь не в этом.

«Проведение в жизнь конституции требовало социального умиротворения и всеобщего мира, — полагал Собуль. — А происходило обратное, неустойчивость была легализована вследствие ежегодного обновления половины состава муниципалитетов, трети состава Советов и пятой части состава Директории, причём ничего не было предусмотрено для разрешения конфликтов между исполнительной и законодательной властью» {2755} 2755 Собуль А. Указ. соч. С. 215. . Это абсолютно верно, если исходить из утверждения, что Конституция III года устанавливала не только разделение властей, но и равновесие между ними {2756} 2756 Там же. С. 295. . Однако замысел её создателей был совершенно иным: исполнительная власть была однозначно подчинена законодательной, депутаты Конвента не желали возвращения ни к «деспотизму» Старого порядка, ни к «диктатуре» Комитета общественного спасения. Директорию выбирали Советы, её членам разрешено было появляться на их заседаниях, только если против них выдвинуто обвинение, общаться с депутатами они должны были лишь письменно, не обладали правом законодательной инициативы, судил их также Законодательный корпус. Какой конфликт между ними мог возникнуть в такой ситуации? Именно заложенный в Конституции перекос в полномочиях и легитимности (члены Директории не являлись «представителями народа») и повлёк за собой положение о частом переизбрании членов Советов, чтобы им не пришло в голову превратиться во всесильный Национальный Конвент; Директора же Переизбирались, чтобы не допустить созревания в их среде заговора.

Причина нестабильности режима в ином. Уже в конце 1795 г. у находившихся у власти республиканцев существенно разошлись теория и практика. Как теоретическая конструкция Конституция III года признавалась удачной, на практике же возникало опасение, что она приведёт к власти монархистов, и те нарушат её, чтобы добиться реставрации королевской власти. Здесь присутствовал определённый психологический парадокс: Конституцию нельзя было быстро пересмотреть, но весь опыт шести лет Революции говорил о том, что конституции пишет тот, у кого в руках сила. Не дожидаясь, пока Конституцию нарушат роялисты, члены Конвента нарушили её сами, проголосовав за «декреты о двух третях». Именно в этот момент она как политический механизм во многом и перестала существовать, закон оказался подчинён требованиям политической целесообразности, а в чём эта целесообразность состояла, и в 1797 г., и в 1798 г., и дважды в 1799 г. определяли те, кто оказывался сильнее. Неудивительно, что, несмотря на все усилия пропаганды, создать у французов благоприятный образ власти так и не удалось.

Соответственно, на первый план выходил не республиканский политический проект как таковой, а соображения целесообразности, практической выгоды. Как заметил в своё время Фюре, «французы теперь придерживались Революции не по идейным соображениям, а в силу своих интересов, ради величия отчизны, а не суверенитета народа» {2757} 2757 Furet F.. La Revolution. Р. 210. Этим, в частности, объясняется то, что и члены Конвента, и депутаты Советов, и члены Директории, формально оставаясь республиканцами, постоянно вели переговоры с роялистами.

Проанализировать политический проект роялистов значительно сложнее. Хотя за два с лишним столетия, прошедших со времён Французской революции, взгляды Людовика XVIII и его окружения во время пребывания в эмиграции так и не стали, насколько мне известно, сюжетом специального исследования, среди историков царит по этому поводу практически полное единодушие: роялисты неизменно ратовали за абсолютную власть монарха и за возвращение Старого порядка.

Анализ эволюции политического проекта роялистов наглядно показал, насколько далеки эти оценки от реальности. Вне всяких сомнений, ни Людовик XVIII, ни его сподвижники не выступали за восстановление Старого порядка. Как для республиканцев существовали определённые константы, выйти за пределы которых они не могли (Декларация прав человека и гражданина, народный суверенитет, единая и неделимая республика), так и для короля являлась константой сама суть королевской власти — фундаментальные законы французской монархии, королевский суверенитет, опора на католическую церковь. Если республиканцы вынуждены были создать такую Конституцию, которая устроила бы большинство имевших права голоса, то задача, стоявшая перед Людовиком XVIII, была намного сложнее: не оттолкнуть от себя тех, кто поддерживал монархию все эти годы внутри страны и за её пределами, привлечь французов, переживших череду революционных потрясений, успокоить и заинтересовать тех, кто немало получил от Революции — землю, деньги, должности, воинские звания.

Веронская декларация, созданная ещё до Конституции III года Республики, стала одновременно альтернативой и уступкам, которые совершал Людовик XVI, и временному революционному порядку управления. За пределами того ядра монархической системы, которым король, в отличие от брата, не готов был пожертвовать, текст видится мне довольно умеренным и лишённым всякого намёка на «очистительное насилие». Большинство острых вопросов в нём обходилось; провозглашалось верховенство закона; сословия восстанавливались, но не восстанавливались их привилегии. Объявлялась широкая амнистия, исключение из которой было сделано лишь для цареубийц.

Увидев, что Декларация не только не достигла цели, но и вызвала у многих отторжение, в следующие четыре года Людовик XVIII существенно корректирует свои взгляды. Не будет преувеличением сказать, что созданный им к 1799 г. политический проект содержал куда большую базу для компромисса, нежели республиканский. Король неоднократно подтверждал, что готов даровать подданным Хартию, то есть написанную конституцию. Он гарантировал соблюдение прав всех подданных, включая право собственности. Роль «представителей нации» должны были играть депутаты Генеральных штатов. Планировались равный доступ к государственным должностям и равенство всех перед законом. Людовик XVIII готов был и к тому, чтобы сохранить многое из сделанного Революцией, начиная от территориального деления страны и заканчивая налоговой системой, смирился с тем, что придётся амнистировать и некоторых цареубийц, не возражал сохранить звания и должности за теми, кто готов был принести присягу верности государю. Соглашаясь на все эти перемены, Людовик XVIII в полной мере проявил себя скорее либералом, чем консерватором.