Чарльз Рууд - Фонтанка, 16: Политический сыск при царях

Пристальное внимание общественности привлекли процессы по погромным делам. Опасаясь скандальных разоблачений, Министерство юстиции организовало закрытый суд над участниками кишиневского погрома 1903 г. Процесс над гомельскими погромщиками был открытым, но судебные власти проявили такое откровенное пристрастие, что поверенные гражданских истцов вынуждены были покинуть заседания. После октября 1905 г. состоялось как минимум 206 процессов по погромным делам, 1860 человек были осуждены на различные сроки наказания — от 3 недель содержания при полицейском участке до Шлет каторжных работ. По ходу процессов, тянувшихся вплоть до начала первой мировой войны, защиту погромщиков взяли на себя черносотенные союзы. Их представители участвовали в судах и готовили прошения о помиловании, в которых обычно подчеркивалось, что преступления были совершены вследствие «обострения религиозной и экономической вражды к евреям», чье поведение «явно нарушало священный долг любви к Отечеству и повиновения начальству».

Министр юстиции И.Г. Щегловитов незамедлительно представлял всеподданнейшие доклады о помиловании, которые почти всегда утверждались царем. В результате полностью отбыли наказание не более четверти осужденных, но и они были восстановлены в гражданских правах. Некоторые случаи помилования вызвали возмущение среди противников царского режима. На судебном процессе в Орше выяснилось, что полицейский служащий Т.Х. Синицкий являлся главным организатором и «душой погрома». Он был приговорен к тюремному заключению. «Первое время после оглашения приговора подсудимые, не исключая и Синицкого, растерялись. Затем Синицкий, обращаясь к скамьям подсудимых, сказал: «Товарищи, не падайте духом. У нас есть еще куда обратиться, слава Богу. Приговор не будет приведен в исполнение» [577] Дело о погроме в Орше. С. 79. . Действительно, погромщики не отбыли ни одного дня наказания.

Демонстративное помилование погромщиков проливает свет на причины бездействия полиции во время межнациональных столкновений. Можно с уверенностью сказать, что ни один погром в России не был совершен по приказу свыше. Руководители Министерства внутренних дел и Департамента полиции не были заинтересованы в нарушении порядка и спокойствия на местах. Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов упорные слухи о том, что насилия по отношению к евреям одобрялись и поощрялись высшими властями. Хотя представители администрации подчеркивали нелепость этих слухов, следует признать, что их питали антисемитские настроения правящих кругов, ярко выраженная пристрастность последних в национальных конфликтах, снисходительность к «патриотам», преступившим закон в борьбе с «демократами».

В консервативных кругах не было сколько-нибудь продуманных планов, для реализации которых могло понадобиться массовое избиение евреев или иных национальных меньшинств. Другое дело, что некоторые из высокопоставленных чиновников испытывали удовлетворение от ущерба, нанесенного еврейской торговле, или же радовались кровопусканию, устроенному участникам противоправительственных демонстраций.

Полиция чутко улавливала настроения «верхов». Еще важнее, что ее позиция формировалась под влиянием «низов». Городовые и унтер-офицеры были выходцами из низших слоев общества, для которых была характерна неприязнь к иноверцам и инородцам. В этом смысле между полицейскими и погромщиками отсутствовала существенная разница. Офицеры полиции разошлись в понимании служебного долга и особенно того, как следует выполнять его в экстремальных условиях. Некоторые офицеры превыше всего поставили защиту порядка, другие присоединились к нападениям на врагов режима (или даже возглавили их).

Подавляющее большинство полицейских самоустранилось, будучи не в состоянии совладать с противоречием: обеспечить порядок можно было, только использовав силу против соплеменников и единоверцев, а поддержать своих означало принять участие в беспорядках. Особенно трудно было сделать выбор в октябре 1905 г., когда требовалось решать мгновенно. Полиция оказалась отнюдь не на высоте. Политические убеждения полицейских предопределили их двусмысленное поведение в этнических и социальных конфликтах.

Среди политических событий 1911–1913 гг. важное место заняло дело Бейлиса — обвинение еврея Менделя Бейлиса в ритуальном преступлении. Подобные обвинения сопровождали народ Израиля в его странствиях по многим странам еще в древнейшие времена. Ритуальные процессы были такой же непременной принадлежностью эпохи средневековья, как суды над еретиками, колдунами и ведьмами. На окраинах Европы, в частности в Польше, такие процессы проходили в XVIII в. В России, унаследовавшей еврейское население после разделов Польши, вопрос о ритуальных преступлениях поднимался в XIX в. Достаточно вспомнить Гродненское (завершено в 1817 г.), Велижское (1835 г.) и Саратовское (1856 г.) дела.

Вступив в XX в., Россия осталась, пожалуй, единственной цивилизованной страной, чьи судебные органы принимали для рассмотрения ритуальные дела. В конце XIX — начале XX в. число подобных процессов даже увеличилось: Владимирское (1897 г.), Виленское (1902 г.), Дубоссарское (1903 г.), Смоленское (1910 г.) дела. Следует отметить, что кровавый ритуал приписывали не только евреям. Например, в 1892 г. возникло Мултанское дело по обвинению вотяков (удмуртов) в человеческом жертвоприношении.

Вне всякого сомнения, возникновение этих дел было связано не только с национальными разногласиями, религиозной нетерпимостью, невежеством, но и с политическими интересами. Хотя ни в одном из перечисленных случаев не удалось доказать вину подозреваемых, ритуальные дела стали привычными для России.

С юридической точки зрения дело Бейлиса имело прецеденты, однако с политической точки зрения у него не было аналогов в истории России. По своему значению его справедливо сопоставляют с делом Дрейфуса, тоже взбудоражившим весь мир. Разумеется, не скромная личность обвиняемого приковала к Киеву внимание половины мира. Защитники Бейлиса рассматривали свои действия как протест против национальной и даже больше — всей внутренней политики самодержавия. В свою очередь защитники режима считали, что «идет не суд над безвестным евреем, а генеральное сражение между всемирным еврейством и русским правительством». Впоследствии эту же самую оценку дела Бейлиса повторит официальный орган национал-социалистической партии Германии [578] Rogger H. Jewish Policies and Right-wing Politics in Imperial Russia. Berkeley; Los Angeles, 1968. P. 55. .

В 1913 г. антисемитская кампания была полностью проиграна. Присутствовавший на процессе полицейский чиновник П.И. Любимов в заключительном докладе директору Департамента полиции С.П. Белецкому назвал дело Бейлиса «полицейской Цусимой», использовав печально знаменитое название острова, у берегов которого в мае 1905 г. погибла эскадра адмирала Рожественского — последняя надежда русских в войне с Японией. Однако следует разобраться, какую долю ответственности нес Департамент полиции и его местные органы за постановку провалившегося ритуального спектакля.