Чарльз Рууд - Фонтанка, 16: Политический сыск при царях

Избавившись от конкурента, Красовский продолжил его линию. Надо отметить, что полицейский пристав неоднократно менял свою версию преступления. В начале следствия он подозревал родственников убитого. Затем он перенес внимание на завод Зайцева и в конце июля докладывал Фененко о результатах осмотра печи для обжига кирпича: «В этой печи, по моему мнению, скорее всего и было совершено убийство Андрея»16. Но постепенно пристав начал искать преступников в окружении Веры Чеберяк.

Директору Департамента полиции СП. Белецкому было передано конфиденциальное мнение прокурора судебной палаты, что «Красовский изменил свой образ действий под влиянием получения им денежной взятки от еврейской колонии» [593] Протокол допроса СП. Белецкого в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства // ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, д. 494, л. 128. . В сентябре 1911 г. Красовский был удален из Киева и через некоторое время по настоянию Чаплинского предан суду за незначительный служебный проступок.

Парадоксально, что прокурор судебной палаты, человек с университетским образованием, защищал ритуальную версию от двух полицейских — Мищука и Красовского, исключенных из гимназии за неуспеваемость. Чаплинский не сразу оказался в рядах защитников средневекового предрассудка. Прокурор знал, что крайне правые обвиняли в убийстве «религиозных изуверов», но, как он показывал впоследствии, «у меня, однако, не укладывалось в голове, чтобы в XX веке в таком городе, как Киев, могло бы возникнуть такое дело» [594] Кошко А.Ф. О деле Бейлиса // Новый журнал (Нью-Йорк). 1968. № 91. С. 169. . Возможно, он кривил душой перед следователями Временного правительства. Однако следует отметить, что первые шаги Чаплинского были направлены против черносотенной агитации. Он ходатайствовал о запрете панихиды по убитому, чтобы не возбуждать страсти в городе. В апреле 1912 г. прокурору судебной палаты серьезно досталось от лидеров крайне правой фракции III Государственной думы.

Постепенно Чаплинский проникся уверенностью в необычном характере преступления. Перелом в его сознании произошел, вероятно, не столько под влиянием экспертов или даже мнения министра юстиции, сколько под воздействием самой атмосферы расследования. Неудивительно, что еврейское население Киева было взбудоражено ритуальным обвинением, которое могло привести к повторению погрома 1905 г. Один из наиболее опытных детективов страны — начальник Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко, направивший в Киев своего агента для сбора информации, так оценивал действия еврейской общины: «Быть может, вследствие паники, ими овладевшей и заставившей их выказать в этом деле усердие не в меру, они не только не рассеяли дела, но затемнили его множеством подробностей, десятками ненужных свидетелей, попытками подкупов и т. п.» [595] Там же. . Действительно, проверка недостоверных сведений Барщевского, Брейтмана и других надолго задержала следствие.

В отличие от московского детектива киевский прокурор увидел не судорожные действия «напуганных насмерть людей», а хладнокровный заговор против правосудия. Неправильные сведения, которые сообщили журналисты-евреи на первом этапе следствия, смерть главного свидетеля, подлог, совершенный начальником сыскной полиции, — все это, в его представлении, было взаимосвязано и дополняло друг друга. Совершенное евреем покушение на Столыпина 1 сентября 1911 г. в киевском городском театре подогрело антисемитские настроения. Во всяком случае Чаплинский, который допрашивал Дмитрия Богрова сразу после покушения, получил лишний повод считать евреев врагами государственного порядка.

Прокурор Чаплинский не напрасно подозревал чинов судебного ведомства в контактах с представителями еврейской общины. Эти контакты осуществлялись через адвоката А.Д. Марголина, по инициативе которого видные деятели еврейского происхождения создали специальную комиссию для помощи Бейлису и его семье. В состав комиссии вошли несколько человек, в том числе главный раввин Ш.Я. Аронсон, владелец кирпичного завода М.И. Зайцев и сам Марголин. Сахарозаводчики Бродский, Гальперин и другие выделили денежные средства. В самой комиссии не было единства. Марголин вспоминал: «Мы не могли более сидеть сложа руки и спокойно смотреть, какие еще беззакония будут возведены на евреев киевскими черносотенцами и их покровителями в Петербурге». Но его призывы оставались тщетными, так как «комиссия была готова принять меры для защиты, но ни в коем случае не для наступления» [596] Margolin AD. The Jews of Eastern Europe. N.Y., 1926. P. 172–173. .

Тогда Марголин решил провести параллельное расследование, заручившись поддержкой Фененко. Но судебный следователь мог лишь тайно снабжать защитников Бейлиса информацией. Поэтому адвокат обратился за помощью к журналисту СИ. Бразуль-Брушковскому. Тот уже несколько месяцев собирал материал по этому делу и считал, что ключи к разгадке находятся в руках Веры Чеберяк. 7 декабря 1911 г. он устроил Марголину встречу с ней в номере «Гранд-отеля» в Харькове. Вера Чеберяк утверждала, что во время этой конспиративной встречи Марголин, которого ей представили как «важного господина» из Петербурга и депутата Государственной думы, предложил ей взять на себя чужое преступление за вознаграждение в 40 тыс. руб. «Вы не бойтесь, — якобы успокаивал ее Марголин, — в случае чего самые лучшие защитники вас будут защищать, а еще лучше мы вам дадим чистый документ, и вас днем с огнем не найдут» [597] Протокол допроса В.В. Чеберяк следователем Н.А. Машкевичем, II июля 1912 г. // ГАКО, ф. 864, оп. Ю, д. 6, л. 12 об. .

Другие участники встречи категорически отрицали попытку подкупа, причем их показания звучат более правдоподобно. Однако несомненно, что от Чеберяк добивались каких-либо сведений о преступлении, и некоторое время спустя она представила такие сведения. Вера Чеберяк обвинила в убийстве Павла Мифле — своего бывшего любовника, которому она за несколько лет до этого в приступе ревности выжгла глаза серной кислотой.

Впоследствии Вера Чеберяк вспоминала, что данная версия была полностью разработана Бразуль-Брушков-ским. Журналист долго соблазнял ее выгодами самооговора, но после решительного отказа сказал: «Ну, тогда будем продолжать, что начали, ахнем на Мифле». 18 января 1912 г. Бразуль-Брушковский подал прокурору окружного суда заявление. Он назвал преступниками слепого Мифле и все тех же многострадальных родственников убитого. Впоследствии журналист признавался, что не верил в виновность названных им лиц. Тем не менее он посчитал целесообразным сообщить эти сведения и даже предать их широкой огласке в печати, чтобы публично обвиненные люди «определили свои роли и отношения с В. Чеберяк» [598] Заявление СИ. Бразуль-Брушковского — П.А. Иванову, 5 мая 1912 г. // ГАРФ, ф. 124, оп. 65, д. 223, л. 190. . Заявление не случайно было подано накануне утверждения обвинительного акта по делу Бейлиса. Но если участники частного расследования желали сорвать процесс, то им это не удалось. 20 января обвинительный акт был утвержден.