Вадим Сидоров - Незавершенная революция

Присоединение России к антиосманской коалиции, особенно если бы ее увенчала уния, могло, с одной стороны, ознаменовать торжество ее клерикальной партии, которая де-факто отстаивала католическую модель церковно-общественно-государственных отношений. С другой стороны, оно превратило бы Россию в один из фронтов западно-османской войны. Грозный, однако, не пошел ни на то, ни на другое — к неудовольствию, возможно, не только клерикалов, но и боярской элиты, сосредоточенной в Избранной раде, чей лидер Андрей Курбский после опалы переберется в Литву. Известно, что члены Избранной рады склоняли Ивана завоеванию Крыма, что с высокой вероятностью привело бы к войне с османами. Однако он предпочел войну с Ливонским орденом, сидевшим на русско-североевропейском и в частности русско-английском транзите, что существенно осложняло соответствующую торговлю. К слову, по понятным геополитическим причинам, Англии османы тоже не угрожали, и ей было невыгодно, чтобы Россия присоединилась к войне с ними, зато было выгодно, чтобы она взяла под свой контроль южнобалтийские порты, что интенсифицировало бы проникновение английского капитала на русский рынок в обход немецких комиссионеров, как это и случилось на первой стадии Ливонской войны после русских побед.

Была и другая причина, по которой Иван мог не желать идти на конфронтацию с османами. И тут надо понимать, чем в то время были османы вообще и чем они стали конкретно для Ивана. Вопреки расхожим представлениям о дикости и варварстве «турок», Османское государство не только было, возможно, сильнейшей державой Старого Света, а значит и мира того времени, и абсолютно точно одной из таковых, но и одним из первых успешных ранне-модерных государств.

Предвестником модерна у османов, а точнее, раннемодерным их атрибутом было то, что они сумели создать одну из первых социальных фабрикпо перековке людей различного происхождения в полном смысле этого слова верноподданных новой страны и ее элиту. Такой фабрикой стал институт янычаров или девширме, сущность которого многие обычно не видят из-за того, что это понятие используется как эмоционально-негативный ярлык. Меж тем, в сухом остатке это был институт отбора среди разных народов, присоединенных к империи, наиболее качественного генетического материала, из которого посредством дисциплинарных техник выковывалась принципиально новая порода османов tabula rasa. Пройдет относительно немного времени, и эти фабрики на всю мощь запустятся по всей Европе, а потом и по всему миру, штампуя миллионы граждан национальных государств. Ими станут призывные армии, обязательные школы, национальные университеты, а следом и абсолютно все хозяйственные и социальные структуры, вплоть до предприятий и семей, включенных в тотальность национально-государственной машинерии.

Конечно, кто-то скажет, что как раз это будут хорошие фабрики, ибо они будут делать граждан из представителей их собственных народов, а не похищать их у других. Однако анализ эволюции лингвистической карты Европы заставляет усомниться в таком идиллическом представлении. Так, во Франции еще в конце XIX века большая часть населения ее южных провинций говорила на окситанском (провансальском) языке, на котором помимо Прованса говорили в Гаскони, как в Бретани говорили на бретонском или в Корсике на корсиканском. После того, как французская республиканская революция запустила национальную и лингвистическую унификацию, от этих языков уже мало что осталось — лишь 100 тысяч носителей окситанского языка и корсиканский как основной язык лишь 10 % корсиканцев на сегодняшний день. Эти и многие другие языки коренных народов, включая европейские, исчезли именно в результате деятельности подобных фабрик, которые превращали их носителей в образцовых французов, испанцев, итальянцев, которыми они до этого не были, но должны были стать на выходе с конвеера стандартизации национальных государств. То же касалось и верований, обычаев, укладов жизни, которые устранялись в случае противоречия идеологическим и культурным стандартам модерных наций.

Османы действительно рекрутировали и перековывали очень ограниченное число людей от общей массы населения завоеванных ими народов (часто их семьи сами искали возможность устроить в девширме детей, чтобы обеспечить им будущее). Но их отличие от поздних западноевропейских государств-наций заключалось в том, что они не распространяли этот процесс перековки на все подчиненное ими население. За пределами узкой прослойки военно-политического класса разноплеменное и разноверное население продолжало жить своей жизнью, организуясь в автономные сообщества и местные общины, между которыми империя поддерживала определенную субординацию. Именно это позволяет говорить об османах как раннемодерной, успешной для своего времени державе, которая пришла в упадок, когда модерн вошел уже в свою зрелую фазу тотальной мобилизации, требованиям которой они долго не хотели соответствовать, а когда захотели (реформы Танзимат в XIX веке), то уже не смогли.

Я не случайно уделил именно в этой главе такое внимание османам, потому что для Ивана они были не только внешнеполитическим фактором. Открыто воспевал османов как образец для подражания во всем кроме религии —  Иван Пересветов, то ли реальный идеолог позднего Ивана IV, то ли он сам, писавший под этим псевдонимом. О решающем культурно-эстетическом влиянии османов, а через них и Персии, на Московию того времени, мы уже писали. Этот факт, кстати, является показателем политического веса соответствующей культуры — эстетическая османизация и ориентализация Московии в то время была не проявлением отсталости, а напротив, подражанием ведущей мировой державе, аналогом американизации в 90-е годы прошлого века или моды на все французское в начале позапрошлого.

Но не в меньшей степени, чем на эстетику, Иван ориентировался на передовой для того времени политический опыт османов. Опричнина, о которой мы поговорим чуть позже, это тоже явное подражание янычарам, особенно с учетом того, что многие опричники были нерусского происхождения, как янычары нетурецкого. Правда, подражание это было неуспешным, а потому и недолговечным. Но так или иначе Иван, высоко оценивая успехи османов, уклонялся от вовлечения в конфронтацию с ними, совершенно излишнюю при его проанглийской ориентации. Османы в целом отвечали ему тем же — они практически безучастно смотрели на трагедию взывающих к ним братьев-тюрок и мусульман в Казанском, Астраханском и Сибирском ханствах. Нельзя всерьез воспринимать и историю с фейковой «русско-турецкой войной» или, что хотя бы корректно звучит, Астраханским походом 1556 года, когда на помощь методично подминаемым Московией братьям-мусульманам османы от своих щедрот отрядили аж 20 тысяч человек, а крымский хан Девлет-герей практически саботировал эту кампанию. Потом, когда Девлет-герей решился воевать всерьез, Иван даже попытался откупиться от него Астраханью и вынужденно принял бой при Молодях, когда тот отказался. Но и разгромив там его армию, он не стал развивать успех в наступление на Крым.