Гюнтер Кунерт - Москва – Берлин: история по памяти

Хайнц отправился к Пятницкому с тревожными предчувствиями: именно теперь должно было решиться, дадут ли ему хотя бы возможность работать и какое партийное взыскание на него могут наложить. Тем сильнее поразило его дружеское приветствие Пятницкого, который шутя осведомился, как Хайнцу понравился тюремный санаторий в Швейцарии [34] Поздней осенью 1932 г. жившие в то время в Мадриде Маргарет и Хайнц, по требованию Коминтерна, были отправлены в Цюрих, где поселились на нелегальном положении. Ноймана в Швейцарии разоблачили и арестовали, и только большими усилиями удалось вывезти его в СССР. . Затем он сменил тему и сказал подчеркнуто серьезным тоном:

— Нойман, нехорошо, что вы сидите в Москве, здешний воздух вам не на пользу…

Хайнц ожидал чего угодно — критики, брани, даже исключения из партии, но это безапелляционное заявление, которым начал свой разговор Пятницкий, да еще после того как Ноймана с таким трудом сюда перевезли, оказалось выше его разумения. Позже мы долго ломали голову, что же побудило Пятницкого сделать Нойману то предложение, которое он сделал. Предчувствовал ли он, что близится страшная пора Большой Чистки, жертвой которой Пятницкому суждено было пасть, как и тысячам его соратников по Октябрьской революции? Может быть, это была попытка спасти Хайнца? Так как Хайнц всегда умел быстро реагировать, он тут же выдвинул встречное предложение:

— Так пошлите же меня работать в Германию, если здесь мне нельзя оставаться!

Пятницкий задохнулся от гнева.

— А ну-ка прекратите валять дурака! Вы отлично знаете, что это невозможно! Но я даю вам последний шанс — вы поедете по поручению Коминтерна в Бразилию. Там вы сможете искупить свои ошибки!

Хайнц колебался лишь мгновение.

— Нет, товарищ Пятницкий, я не хочу — я не коммивояжер от Коминтерна! Что я забыл в Бразилии? Почему мне, немецкому коммунисту, не разрешают бороться с нацистами?

— Как вы себя титулуете! — окрысился Пятницкий. — Да вы радоваться должны, что вы все еще в партии! Вашими позорными фракционными делишками вы сами на долгое время лишили себя возможности работать в КПГ. Я вам советую по-хорошему, обдумайте мое предложение в спокойной обстановке, а потом возвращайтесь с ответом.

Я не могла понять, как Хайнц вообще мог колебаться. Ведь командировка означала бы, что мы уедем из этой страны с ее удушливой атмосферой. В то время как мы на повышенных тонах обсуждали предложение Пятницкого и я пыталась сломить совершенно непонятное сопротивление Хайнца, мне пришла в голову мысль, которая и меня саму поначалу испугала. Когда я ее высказала и увидела ужас и неприятие на лице Хайнца, то почувствовала себя предательницей. Я предложила Хайнцу использовать задание Коминтерна как прикрытие и сбежать по пути в Бразилию. Он ничего не ответил, но на следующий день пошел к Пятницкому и заявил, что согласен.

Предполагалось, что Хайнц станет политическим совета ником генерала Луиса Карлоса Престеса из бразильской делегации Коминтерна, в которую, помимо еще одного бразильца и американца по фамилии Бэррон, входил также Артур Эверт — немецкий коммунист из старой гвардии. В одночасье наша жизнь переменилась. Комнату загромоздили горы книг о Бразилии, в спешке взятые в коминтерновской библиотеке. Перво-наперво мы должны были узнать как можно больше о стране, за освобождение которой от капиталистического ига собирались бороться. Мы читали о кофейных плантациях, о производстве каучука, о составе населения, о тропических болезнях и о многом другом. Так как книги у нас были в основном буржуазных авторов, я до сих пор помню, какое волнение охватило меня, когда я прочитала у одного немецкого знатока Бразилии, что при отборе рабочей силы на кофейные плантации предпочтение отдают семьям, в которых много детей, так как «маленькие ловкие детские ручонки прекрасно приспособлены для того, чтобы выпалывать сорняки между кофейными кустами и исполнять подобную нетрудную работу»… Такие методы колониальной эксплуатации привели меня в негодование — на время я даже забыла о своих предательских намерениях и загорелась целями генерала Престеса.

<���…>

Естественно, мы изучали и португальский язык, но куда важнее была военная подготовка, так как угнетенный бразильский народ нужно было освободить путем восстания, свергнув правительство Варгаса. За пределами Москвы, в Рублево, в строго охраняемом поселке, застроенном домиками коминтерновских функционеров, мы получали практические навыки ведения гражданской войны. Наш преподаватель, имевший не слишком воинственное прозвище Фрид, пытался нам втолковать, как при атаке установить пулемет, а самому спрятаться в укрытии; он же обучал нас искусству точной стрельбы. На практических занятиях я, к своему удивлению, успевала лучше Хайнца, но в теоретических познаниях он решительно меня превосходил.

Тем временем наступил конец июля, и однажды меня вызвал Пятницкий. Он сурово наставлял меня, как себя вести, особенно — как соблюдать конспирацию в дороге. Оказалось, что нам предстоит отправиться в путь под видом канадской супружеской пары, и из нас двоих именно я буду изображать уроженку Канады. Это было уж слишком. Я попыталась возразить, что мой английский никуда не годится, но это не произвело на Пятницкого решительно никакого впечатления. И я никак не могла сообразить, какого рода трудности эти новые фальшивые паспорта могут представлять для моего «плана».

Теперь я могла сама убедиться, насколько Пятницкий скуп. Наш маршрут был четко расписан. Мы должны были отплыть из Дании в канадский порт и оттуда извилистыми путями, частично по воде, частично по суше, добраться до Рио-де-Жанейро. Пассажиры, которые путешествуют на океанских пароходах не туристическим классом, обычно хорошо одеваются. Пятницкий потребовал, чтобы я составила подробный список одежды и прочих вещей, которыми нас нужно снабдить. У нас же не было ничего, кроме эмигрантских обносков. Тщательно все обдумав, мы составили перечень. Пятницкий вычеркнул из него половину и выразил уверенность, что двух платьев для меня и костюма для Хайнца будет более чем достаточно. Только после долгих споров мы сумели его убедить, что старый берлинский картонный чемодан ничуть не отвечает требованиям конспирации, если мы собираемся путешествовать на роскошном лайнере.

Скоро все было готово к отправлению. Не было у нас пока только паспортов и билетов до Ленинграда. Их нам должны были выдать, как всегда делается в таких случаях, только утром, когда коминтерновская машина повезет нас на вокзал. Мы сидели в лихорадочном ожидании, как вдруг вечером зазвонил телефон. Уже неделю в Москве проходил VII Всемирный конгресс Коминтерна. В тот день, решивший нашу судьбу, старого большевика Пятницкого сняли с должности, генеральным секретарем назначили Георгия Димитрова, а Дмитрия Захаровича Мануильского утвердили как второго по значимости человека в Коминтерне. Мануильский нам и позвонил. Убедившись, что говорит с Нойманом, он произнес всего одну лаконичную фразу: