Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

— Прежде всего, они никогда не выполнят твоих приказов, несущих Элладе рабство. А потому возьмут в руки оружие, даже если все остальные перейдут на твою сторону. Не спрашивай об их числе. Будут сражаться независимо от того, сколько их выйдет в поле. Может, тысяча, а может, немного больше или немного меньше.

Ксеркс выслушал слова Демарата и, рассмеявшись, спросил:

— Как же так? Тысяча будет сражаться против моих бесчисленных отрядов? А ты сам выйдешь против десяти моих? Нет, даже против двадцати, ведь ты царь и должен биться с вдвое сильнейшим неприятелем. Я бы поверил твоим словам, если бы они, как это бывает у нас, подчинялись воле одного господина. Тогда под бичами пошли бы и против более сильного врага.

А Демарат говорил все смелее:

— Спартанцы свободны, но не полностью. У них есть господин. Им является закон. Они боятся его еще больше, чем твои подданные тебя. Спартанцы всегда делают то, что велит им закон. А он говорит: с поля боя нельзя убегать даже тогда, когда противник многократно превосходит тебя числом. Что бы ни случилось, спартанец должен оставаться в строю и победить или умереть [43] См.: Геродот, История Л., 1972. VII. 101–104. .

Такова, если верить Геродоту, была беседа об «арете» греков царя персов и его гостя, изгнанника из Спарты. Историк писал эти слова уже в Фуриях, когда между Афинами и Спартой наступил мир.

«Поэта Софокла я встретил на острове Хиос. Он прибыл туда с Лесбоса во главе нескольких кораблей. За чашей вина Софокл любил веселье и хорошую шутку. Прием в его честь дал близкий друг Софокла и афинский представитель на острове Гермесилай.

Тут же у огня стоял мальчик, подававший вино. Его прелестное лицо раскраснелось. Софокл спросил у него:

— Ты хочешь, чтобы вино доставляло мне удовольствие?

— Конечно, — сказал мальчуган.

— Тогда подавай мне чашу очень медленно и также медленно ее уноси.

Лицо ребенка залил прелестный румянец, а Софокл обратился к своему соседу за пиршественным столом, процитировав поэта Фриниха:

— На пурпурных лицах сияет блеск любви.

Тут в разговор вмешался педагог Эрифрей:

— В поэзии ты, Софокл, разбираешься превосходно, но вот Фриних, мнение которого ты тут привел, выразился неудачно. Пурпурные лица! Да ведь если бы какой-нибудь художник разрисовал лицо этого мальчика красной краской, то оно уже не казалось бы нам таким прекрасным! Значит, красоту нельзя сравнивать с тем, что по сути дела не является красивым.

Софокл рассмеялся:

— Так, значит, друг, тебе не нравится стих Симонида, который эллины очень хвалят: «Улетели слова с губ пурпурных девицы»? Наверное, ты осуждаешь и того поэта, который называет Аполлона златовласым? Ведь если бы художник действительно изобразил бога с золотыми волосами, а не с черными, как это принято, то картина выглядела бы не лучшим образом. А еще кто-то сказал: «Розовые пальчики нимфы». Но если мы покрасим пальцы женщины розовой краской, то это будут пальцы красильщицы, а не прелестной девушки.

Тут все рассмеялись, а пристыженный Эрифрей замолчал. Софокл снова обратился к маленькому виночерпию. Заметив, что тот вынимает мизинцем из вина какую — то крошку, он спросил:

— Ты хорошо видишь эту крошку?

— Да.

— Так сдуй ее и не мочи пальца в вине.

Мальчик наклонился над чашей, которую Софокл как раз подносил к губам. Головы их сблизились, а когда они уже почти соприкасались, поэт неожиданно обнял мальчика, притянул его к себе и поцеловал. Пирующие даже зааплодировали от восторга. Многие, смеясь, восклицали:

— Ну и ловко же ты его обманул!

В ответ Софокл сказал:

— Вот так, мои дорогие, я и учусь искусству стратегии. Ведь Перикл утверждает, что я хороший поэт, но плохой командир. А вы что скажете, удалась моя военная хитрость или нет?» [44] Ион Хиосский. Фрагменты греческой истории. II. 46. Фраг. 1. (Пер. авт.).

Так описал эту сцену в своих воспоминаниях один из ее свидетелей — поэт Ион Хиосский. Он был почти ровесником Софокла, которому тогда исполнилось 56 лет. Так же, как Софокл, Ион был драматургом. Трагедии поэта с острова Хиос пользовались успехом. Зрителям нравились гладкость и плавность их языка, хотя, по мнению многих, они не могли сравниться с более глубокими и наполненными очарованием творениями Софокла. Ион попробовал свои силы и в других видах творчества. Он был автором дифирамбов и прелестных любовных элегий и даже покусился на изложение истории родного острова в форме эпопеи. Но самое главное, в воспоминаниях Иона представлены портреты многих его современников.

Перикл на пиру не присутствовал. В тот момент он находился вместе с эскадрой далеко от Хиоса, у южного побережья острова Самос, и намеревался преградить дорогу кораблям самосцев, которые возвращались из похода на Милет. Софокл ждал подкреплений с Хиоса и Лесбоса, ибо перевес сил был на стороне самосцев: они имели семьдесят кораблей против сорока у Перикла. Вождь беспокоился: сможет ли Софокл проявить решительность по отношению к обоим островным государствам, которые в последнее время как будто колебались в своей верности Морскому союзу и Афинам?

Перикл имел все основания не доверять стратегическим талантам поэта. Избранием в коллегию десяти стратегов на 441/440 административный год Софокл был обязан не славе вождя, а успеху поставленной в 442 г. до н. э. трагедии. Тогда его «Антигона» получила первую награду. А когда несколько месяцев спустя выбирали стратегов, многие граждане предпочли видеть на этом посту именно Софокла. Очевидно, они думали, что тот, кто устами Антигоны столь красноречиво защищал неотъемлемые права людей, став членом правительства, будет охранять счастье и свободу отдельной личности. Стратеги оказывали огромное влияние не только на военные дела, но и на всю государственную политику. Поэтому-то Перикл, и ранее многократно избиравшийся в коллегию стратегов, с 443 г. входил в нее постоянно. Свои — голоса ему отдавали все десять фил. Это возвышало его над остальными коллегами, которые представляли только отдельные филы. Перикл внимательно следил, чтобы в коллегию подбирались люди, поддерживавшие его политику. Тайные интриги, связанные с персональным составом коллегии, вероятно, были одним из важнейших факторов политической жизни Афин, для нас, к сожалению, совсем не известным. Доверив Софоклу столь важный пост, сограждане совершили ошибку, к слову сказать весьма распространенную. Богатое воображение и тонкая интуиция, необходимые поэту, скорее мешают политику, которому нужны жесткость и быстрота в принятии решений. Тем более эти качества должны быть у военачальника. Человек же интеллигентный и творческий, столкнувшись с проблемой, видит слишком много путей ее разрешения и нескончаемую цепь последствий каждого шага, он колеблется, пребывает в нерешительности, в то время как ситуация требует немедленных действий.