Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

Летом 440 г. до н. э. вести с Самоса держали Афины в постоянном напряжении. Сначала все говорили: Перикл затаился со своей эскадрой и наверняка застанет врасплох самосцев, возвращающихся из-под Милета. Ведь те даже не знают, что уже началась война. Лишь бы только Софокл вовремя прибыл с подкреплениями с Хиоса и Лесбоса».

И действительно, через несколько дней пришло официальное сообщение Перикла о победе: «Хотя нас было и меньше, мы рассеяли семьдесят самосских кораблей и теперь плывем прямо к самосской столице».

Однако торжествовать победу оказалось рано. Афиняне узнали, что у самосцев действительно было семьдесят кораблей, но из них только двадцать военных, а остальные — обычные торговые суда. Их флотом командовал Мелисс. И как командовал! Он сумел прорваться сквозь афинские боевые порядки и вернуться в свой город. Перикл не смог отрезать Мелисса от его базы и решить исход войны в одной битве. Ничего удивительного, что он был взбешен. Говорили, афинский вождь приказал ставить самосским пленникам клейма на лоб.

Позднее настроение в Афинах снова изменилось: Перикл блокировал Самос со стороны моря. Наконец-то прибыл Софокл и привел с собой несколько кораблей. Их могло бы быть и больше, по наши союзники предпочитают переждать, кто окажется победителем. Рано или поздно город сдастся, хотя бы от голода».

И вдруг, как снег на голову, новое известие: «С юга к Самосу идет большой финикийский флот под персидским командованием. Пять самосских триер прорвали блокаду. Наверное, соединятся с финикийцами и приведут их на помощь своему городу. Периклу придется отступить, иначе эти тараны разнесут его флот в щепки».

Почти десять лет назад Афины заключили с персами мир. Он гарантировал, что персидский флот не войдет в Эгейское море. Неужели «царь царей» нарушил договор? В данной ситуации это означало бы катастрофу. Ведь персы не только могли оказать помощь Самосу, но и договориться со Спартой.

А тем временем с Самоса пришла еще более страшная весть: «Мелисс разгромил нашу эскадру, блокировавшую вход в порт. Самосцы снова хозяйничают на море. Везут в город все, что только пожелают. Теперь они мстят за Перикловы жестокости: выжигают пленным афинянам на лбу изображения сов!»

Все с удивлением спрашивали, как же такое могло произойти. Объяснение пришло вскоре, но оно не делало чести авторитету вождя: «Перикл поступил легкомысленно, взял из-под Самоса шестьдесят кораблей и поплыл на юг, чтобы расправиться с финикийцами как можно дальше от острова. Как же можно было так ослаблять отряд, охранявший порт? Ведь в нем осталось всего несколько кораблей. Мелисс не слепец, он сразу все заметил. Как коршун, бросился он на наших. Уничтожил или прогнал афинские триеры, взял в плен сотни людей. Надо признать — он прекрасный вождь. Удивительно то, что этот философ демонстрирует столько энергии и стратегических талантов».

Многие, заинтересовавшись, каких же философских взглядов придерживается столь умелый военачальник, теперь узнали о его книжке. Она называлась «О природе вещей». В ней рассказывалось о бытии. Вот что говорилось в самом ее начале: «То, что существует, всегда существовало и существовать будет. Ибо если бы оно когда-нибудь появилось на свет, то не существовало бы до своего появления. А если бы оно и раньше не существовало, то никоим образом не могло возникнуть из ничего. Поэтому то, что никогда не рождалось, существует ныне, существовало раньше и впредь всегда будет существовать. И оно не будет иметь ни начала, ни конца, а будет бесконечным, и так же, как его жизнь будет вечной, так и размеры — бесконечными. Ибо то, что имеет начало и конец, не может быть вечным и безграничным. Но то, что безгранично, должно составлять единство, ведь если бы существовали два бытия, то они были бы не безграничными, а ставили бы друг другу предел» [46] Мelissos. Frg. 1, 2 // Diels H. Die Fragmente der Vorsokratiker, B., 1922. .

Вряд ли кто-нибудь проявлял больший интерес к взглядам Мелисса, как два воина, стоявших у борта одной из афинских триер, находившихся в районе самосского побережья. Не будет преувеличением сказать, что один из них вызывал не меньший интерес, чем самосский философ-военачальник. Давайте послушаем их беседу.

«По сути дела Мелисс опровергает и твои взгляды, Архелай, хотя, и не называет никого по имени. Получилось немного смешно. Наверняка многие на нашем флоте посмеиваются над тобой: "Ого, а Архелай-то специально приехал на Самос, чтобы расправиться с философом, который иначе думает о природе вещей. Оп сам верит во множественность, а тот — в единство бытия. И вот теперь, когда им не хватило философских аргументов, они взялись за мечи: началась война мыслителей". Как теперь отвечать на подобные шуточки? Ведь, по правде говоря, ты действительно не был обязан участвовать в этом походе. Во-первых, ты не афинский гражданин, хотя уже много лет живешь в нашем городе. Во-вторых, твой возраст в любом случае освободил бы тебя от военной службы за пределами страны. Другое дело я: мне 30 лет и таких всегда посылают на войну.

Ты вовсе не должен меня убеждать, я сам прекрасно знаю о причинах твоего появления здесь. Ты приехал только из-за меня. Ты — мой учитель и друг и не хотел расстаться со мной в столь тревожные времена. Но скажи откровенно: поверит ли кто-нибудь в твою привязанность ко мне? Честно сказать, я сам этому удивляюсь. Что есть во мне достойного внимания? Я не красавец. Особенно меня портит нос, широкий и вдавленный. А может быть, ты ценишь во мне благородство происхождения? Вот этому я поверю больше, поскольку действительно происхожу из весьма знатного рода: мой отец был каменотесом, а мать — повитухой. Впрочем, что я говорю. Тебя наверняка привлекают мое огромное состояние и слава. По мере своих сил я пытаюсь заниматься тем ремеслом, которому научил меня отец. Должен, однако, открыто признать, что больших успехов я не достиг. Свои скромные жизненные потребности я обеспечиваю главным образом благодаря доброте друзей. В них у меня и вправду нет недостатка, ибо я целый день вращаюсь среди людей. С утра я развлекаюсь в гимнасии, с интересом наблюдая, как состязается наша молодежь. В полдень меня можно увидеть на агоре, ибо в это время там больше всего народа. А остаток дня я провожу там, где можно встретиться с интересным собеседником.

Вряд ли ты сможешь кого-нибудь убедить в скрытых достоинствах моего ума и характера. Я сам весьма сомневаюсь в том, что чем-либо отличаюсь от жалкой посредственности, разве только красноречием. Так что не обессудь, никто не поверит, будто ты прибыл сюда только из-за меня — скромного воина Сократа. Все, и в лагере, и на флоте, будут смеяться и говорить о войне философов, о том, что ты приехал силой обратить Мелисса в свою веру, коль скоро не можешь этого сделать словами.