Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

103

Деятельность центральных учреждений, созданных Петром I, более или менее успешно управлялась Генеральным регламентом. Иначе обстояло дело с органами местной администрации, сеть которых была недостаточно густой и которые, можно сказать, ускользали от всякого контроля за отсутствием предназначенных для этого учреждений. Все было в руках местных самодуров, этих мелких чиновников, зависящих от столичного начальника и дрожащих перед малейшей богатой и влиятельной шишкой. Нормы административной деятельности, понятия законности и правовой защиты почти не проникали на местный уровень, а уж если проникали, то самым фантастическим и искаженным образом. Произвол местных администраторов и личная власть влиятельных фигур перевешивали любое предписание и любой закон. Человек зависел не от учреждений, а от людей и их произвола. Чем дальше от Москвы и Санкт-Петербурга, тем меньше чувствовалась центральная власть, на окраинах и в Сибири ее практически не существовало. Однако даже самое ядро системы не устоялось окончательно: административные органы не стали институтами государства - как мы уже отмечали выше, до этого было еще далеко. Система была в полной власти монарха, а то и его временщиков. Правление временщиков, главным образом в царствования Анны и Елизаветы, не говоря о периодах несовершеннолетия Петра II и Иоанна Антоновича, упрочило роль личной власти, единственного предержателя власти в Империи. Как мы уже упомянули, благодаря этому факту группировки, объедин-ные узами родства и обоюдными услугами, держали в руках государственный аппарат, как боярские роды в старые времена. Режимам, во главе которых стоят клики и временщики, присущи неопределенность, неустойчи- 1 вость и отсутствие безопасности. Падение временщика

104

ввергало в опалу всех, кто пользовался его покровительством, весь его клан и всех, к нему присоединившихся. Но в России XVIII века (как и везде в подобных обстоятельствах) опале временщика сопутствовала конфискация его имущества и имущества его присных, а затем раздача этого имущества. Опала угрожала самим временщикам, иногда прямо их существованию (так было с Меншиковым, Бироном, Минихом или Волынским), в некоторых случаях приводила к тюремному заключению. В масштабах того времени - не забывая о редкости таких случаев и о присущих XVIII веку условиях -проводились настоящие чистки, которые травмировали правящие верхи так же, как много времени спустя - сталинские чистки. Как это хорошо отмечено Брендой Миэн-Уотерс, психологические последствия процедуры конфискации и политических процессов во многом напоминают те, что были испытаны в Советском Союзе 6.

КРИЗИС 1730 ГОДА

Кризис 1730 года выявил как основной парадокс унаследованной от Петра политической системы, так и трудности, которые испытывала в его устранении правящая верхушка. Фактическая сторона событий хорошо известна, хотя, как показали недавние архивные, иногда безрезультатные," исследования, не все еще ясно. Однако надо еще раз отметить центральное событие кризиса престолонаследия 1730 года: массовый отпор большинства служилых людей, на который натолкнулось предложение ограничить прерогативы монарха, сделанное Д. М. Голицыным от имени Верховного тайного совета. Многочисленные служилые люди, приехавшие в Москву, чтобы присутствовать при бракосочетании

105

Петра II (не состоявшемся из-за его внезапной смерти), и оставшиеся, чтобы присутствовать при коронации его наследника, предпочитали личную самодержавную власть, а не учреждение правящего органа или власть ограниченной верхушки, даже если в долгосрочной перспективе это гарантировало бы большую безопасность массе слуг государства. Избранная императрицей племянница Петра I Анна Иоанновна смогла, таким образом, сохранить нетронутой свою личную самодержавную власть и передать ее в руки иностранных временщиков, произвол и тирания которых гнетом легли на русские служилые верхи.

Кризис вскрыл наличие соперничества или конфликта между двумя взаимно противоречивыми концепциями правомерного источника высшей власти в России: с одной стороны, концепция абсолютной личной власти государя и его уполномоченных, с другой - концепция просвещенного абсолютизма, основанного на власти устойчивых автономных учреждений и правил (или уставов). Аналогичный конфликт вновь возник в правление Петра III и облегчил государственный переворот Екатерины II. Петр III попытался навязать свой личный режим. Его поддерживала группировка его приближенных и их приспешников (многие из которых, ко всему прочему, были иностранцами - немецкого или гольштинского происхождения; сам Петр III был герцогом Гольштинским). Режим обещал быть особенно переменчивым и склонным к карательной политике. Екатерине II удалось свергнуть его, сделав вид, что она охраняет (или возвращает) законную власть Сената - этого детища Петра I, - который всегда был средоточием сопротивления господству временщиков и клик. Политический гений Екатерины II состоял в том, что она не отреклась от открыто провозглашенной цели своего государственного переворота

106

и любой ценой сохраняла видимость регулярной, более или менее автономной деятельности крупных центральных государственных учреждений, которые служили ей для отвода глаз. Ее многочисленные любимцы, за немногими исключениями, играли роль лишь в ее личной жизни. Только Орлов и Потемкин (если не говорить о Платоне Зубове, ее любовнике на старости лет) сыграли политическую роль, да и то она заключалась в выполнении институционализированных функций в рамках учреждений, данных им в управление. Как мы увидим дальше, Екатерина II собиралась поставить Сенат во главе упорядоченной администрации и создать параллельную систему корпоративных органов дворянства и городских верхов.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ НЕУСТОЙЧИВОСТЬ

В заключение мы должны затронуть вопрос психологической и культурной неустойчивости, некоторые аспекты которой мы уже рассмотрели. Для верхушки, то есть для служилого и придворного дворянства, психологическая неустойчивость проистекала из проблемы его культурного самосознания: должно ли оно быть русским (то есть московским) или европейским? Пока этот вопрос не был решен, русские дворяне колебались в выборе между двумя мирами, двумя системами ценностей, и отсюда вытекала психологическая неустойчивость и умственный разброд. Эта постоянная разорванность травмировала умных, культурных и просвещенных людей, которые сознавали, что московская эпоха окончилась раз и навсегда. Даже переняв западные привычки, понятия и ценности, они не переставали чувствовать свое отличие от европейцев, чувствовать себя русскими,