Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

99

Трудно себе представить, чтобы верхи общества до такой степени прониклись народной судьбой, если бы до этого у них не было серьезных отношений и контактов с народом. В конце концов, русские крестьяне и крепостные не были на положении чернокожих рабов, и пропасть между крепостными и помещиками никогда не была столь глубокой, как между рабовладельцами и неграми-рабами в южных штатах США до гражданской войны. Доказательством служит тот факт, что, когда крестьяне (или, по крайней мере, некоторые из них) в какой-то степени включились после 1861 года в общественную жизнь страны, культура светского общества и особенно литература оказалась им доступной. Научившись читать и писать, русский крестьянин был в состоянии оценить произведения классической русской литературы своего времени. Этим объясняется и относительно высокий уровень литературной культуры простого народа как до 1917 года, так и в Советской России, как то показал опыт революционных пропагандистов среди рабочих и крестьян накануне Первой мировой войны.

ОЩУЩЕНИЕ НЕУСТОЙЧИВОСТИ

Не приходится удивляться, что в период между смертью Петра I и укреплением власти Екатерины II господствовало сильное ощущение неустойчивости, по-разному проявлявшееся в разных слоях русского населения. Прежде всего - неустойчивость экономическая. Бедность служилых людей - шляхты или дворянства - неизбежно вытекала из их инертности, из их неспособности удовлетворять свои растущие потребности в области культуры, образования и европеизации. При скромных доходах

100

с маленьких поместий, при ничтожных излишках сельскохозяйственной, особенно зерновой, продукции, их крепостные крестьяне оказывались недостаточным источником удовлетворения их нужд. Аркадий Каган рассчитал, что требовалось не менее ста душ (т. е. мужчин-крепостных), чтобы покрыть расходы на образование одного дворянина и на скромный "европейский" образ жизни 4. Однако в эту категорию входило не больше 10-15% служилых людей, включая очень богатых вельмож. Даже в правление Анны и Елизаветы, когда условия стали легче, большинство дворян было вынуждено целиком посвящать себя государственной службе, что мешало им серьезно заниматься своими материальными интересами и заботиться о своих имениях. Принудительная зависимость от государства, с одной стороны, и материальная стесненность - с другой, не позволяли служилому классу ловить возможности продвижения и вести столь привлекавший их западный образ жизни. Это неизбежно приводило к недовольству, тревоге и ощущению неустойчивости.

По причинам, прямо связанным с тем, о чем сказано выше, особенно частыми и бурными были конфликты вокруг земель и наследства, что дополнительно усиливало ощущение неустойчивости.

101

Большинство землевладельцев, находившихся в отъезде или занятых службой, были во власти алчных соседей - тех, кто был побогаче или мог заручиться покровительством местных либо центральных властей. Обычаи наследования, по которым требовался справедливый раздел земель между всеми наследниками, прибавляли лишние мотивы для конфликтов. Отсутствие владельцев (представленных женами или деревенскими старостами) и распри вокруг наследства приводили к острым судебным процессам, которые слишком часто сопровождались насильственными действиями со стороны соседей или наследников, уверенных в своей силе или же безнаказанности, которую им обеспечивали покровители и чиновники, подкупаемые с помощью взяток или других форм коррупции. Система законов не предоставляла эффективной защиты: в ней не хватало гражданского кодекса; еще действовавшее Уложение царя Алексея Михайловича большей частью устарело вследствие преобразований Петра I. Судебная администрация, особенно на местном уровне, представляла собой самую слабую, наименее развитую ветвь устройства империи.

К тому же, традиция лично воплощаемой власти помешала бы справедливому применению прочных, зафиксированных юридических норм, даже если бы таковые существовали, пусть хотя бы в форме обычного права. Личное воплощение власти и устойчиво зафиксированная судебная процедура были несовместимы; стороны спора предпочитали разрешать свои конфликты, обращаясь к лицам, стоящим у власти, через голову официальных судебных инстанций. Это, само собой разумеется, благоприятствовало тем, кто умел ловчить или обладал высокими связями в establishment'е и при дворе. Наконец, и это фактор первостепенного значения, любой спор мог быть вынесен на суд государя и им решен. Вне зависимости от писаных законов, их толкования или обычаев, последнее слово принадлежало императору или императрице. В конечном счете, при любой тяжбе существовала доля неопределенности, зависящая от каприза, доброй воли (а то и настроения) не только низших чиновников, но и самого государя, и одни лишь временщики и любимцы государя могли управлять его настроениями и извлекать из них выгоду. Все это могло лишь усиливать глубокое ощущение правовой незащищенности и уязвимости верхов.

102

Физическая незащищенность была не меньшей. Было почти невозможно оградить себя от насильственных действий могущественных или бессовестных соседей либо подать на них жалобу 5. Никто не был огражден от произвола административных и политических властей, угрожавшего как личной свободе, так и достоянию. Само собой разумеется, эта угроза была особенно весомой для маленьких людей: провинциальных служилых людей, мелких помещиков, обедневших дворян, зажиточных горожан из простонародья, - весомее, чем для лиц, занимавших официальные посты при дворе и в правительстве. Но и они не были ограждены от этого. Как в Советском Союзе, видное общественно-политическое положение притягивало удары судьбы сильнее, нежели подчиненное положение большинства служилых людей. Mutatis mutandis эти замечания относятся и к посадским (горожанам скромного положения), и к купцам, и к предприимчивым крестьянам. Они не пользовались даже видимостью мало-мальски эффективной правовой и административной защиты. Только взятки давали им иногда возможность получить удовлетворение в случае конфликта или ущерба, нанесенного завистливыми конкурентами и сильными мира сего. Больше, чем кто-либо другой, жертвами таких притеснений становились купцы-староверы, особенно в правление ханжи Елизаветы, которая силой пыталась обратить их в православие. Так как в городах, в торговых кругах, они были самой энергичной, самой инициативной группой русского народного хозяйства (в частности, в торговле сельскохозяйственными продуктами, торговле с Сибирью, ремесле), их неустойчивое положение серьезно отражалось на развитии потенциала Империи.

Ко всему этому прибавлялась неустойчивость, проистекающая из административного произвола.