Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Большую часть дня 2-го солдаты приводили в порядок свою амуницию, готовили к бою ружья и тесаки, пополняли заряды. Был проведен подсчет личного состава. Офицеры пытались возвратить в строй как можно большее число людей, заставляя их покидать обозы или возвращаться из «фуражировки» [1379]. Ситуация, как стало еще более очевидным из проведенной 2-го переклички, была далеко не блестящей. Не только кавалерийские, но и многие пехотные части и соединения сильно ослабли и уменьшились. 25-я пехотная (вюртембергская) дивизия, к примеру, настолько уменьшилась, что ее, состоявшую ранее из двенадцати батальонов, пришлось свести в три! [1380]

Вечером 2-го все сведения о количественном состоянии армии легли на стол Наполеону [1381]. В строю налицо было 97 073 человека пехоты и 29 425 человек кавалерии, включая в эти цифры и штат артиллерии. По расчетам штабов, в течение пяти дней к частям должно было еще присоединиться 6003 пехотинца и 1318 кавалеристов. Таким образом, можно было исходить из общей численности армии в 133 819 человек [1382].

Стремясь использовать все возможные ресурсы для увеличения и быстрейшего сосредоточения войск, Наполеон отдал два приказа, в одном из которых, возмущаясь царившими на марше беспорядками, напомнил приказ от 1 сентября о сжигании лишнего багажа, а в другом распорядился о мерах по ускорению движения маршевых частей из Витебска и Смоленска [1383].

В разгар всех этих событий 2 сентября, связанных с окончательным решением о движении на Москву и подготовкой к генеральной битве, пришло крайне тревожное сообщение о крупной неудаче в Испании. Длинное и беспокойное письмо, отправленное Наполеоном 2 сентября сразу после известий об испанских событиях военному министру Кларку, явно свидетельствовало о появлении нового и очень важного компонента, влиявшего теперь на все решения, которые будет принимать император. По стилю отправленного Кларку письма видно, что Наполеон был очень рассержен тем, что из сообщения о битве при Саламанке (или, как чаще его называли, при Арапилах) совершенно нельзя было понять, что же в действительности там произошло, а значит, какие последствия можно было ожидать в результате этого проигранного сражения. Наполеон потребовал от Кларка более ясных сведений и написал, что с нетерпением ждет «приезда генерал-адъютанта», который бы их доставил [1384].

Уже поздно вечером, совершенно устав от дел и тех волнений, которые он пережил, а еще более от тех, которые его ожидали, Наполеон пишет краткое письмо Марии-Луизе (уже второе за один день!). Он радуется тому, что жена и сын чувствуют себя хорошо, что план художника Денона проиллюстрировать его военные кампании ей понравился. «Ты находишь, – писал он далее, – что я подвергался большим опасностям. Вот уже 19 лет, как я даю сражения и провожу осады в Европе, Азии и в Африке. Я стремлюсь закончить эту [войну] с тем, чтобы увидеть Тебя и доказать Тебе те чувства, которые Ты внушаешь» [1385].

После холодной ночи со 2 на 3 сентября утром солдаты увидели белый иней. Было очень холодно [1386]. 3 сентября Наполеон не покидал Гжатска, но, судя по всему, совершил поездку по городу. Во время ее он встретил много частных экипажей, передвигавшихся рядом с артиллерийским обозом. Так как с 3-го вступил в силу приказ, отданный 1-го и подтвержденный 2-го, о сжигании экипажей, которые нарушали установленный порядок передвижения, император распорядился конным егерям своего конвоя задержать несколько и первый из них сжечь. Генерал-адъютант Нарбонн вступился было за экипаж, сказав, что из-за этого какой-нибудь офицер лишится всего необходимого, а завтра ему, может быть, оторвет ногу. Наполеон был неумолим. Но когда две коляски охватил огонь, император сразу ускакал, явно предоставив возможность загасить только еще начинавшееся пламя [1387].

Весь день 3-го армия отдыхала и продолжала готовиться к битве. Тем солдатам, которые были в Гжатске, город даже стал нравиться. «…Приятный маленький город, напоминающий собой немного городок в Восточной Пруссии», – отметил капитан Дюмонсо [1388]. «Гжатск – маленький город, регулярной застройки, некоторая часть [домов] в котором из камня, что редко в России», – вспоминал сержант Бертран [1389]. «Гжатск имеет от 8 до 10 тыс. жителей, там много каменных и кирпичных зданий; несколько колоколен и несколько полотняных заводов, – повествовал 17-й бюллетень Великой армии, помеченный 3-м сентября и составленный, возможно, самим Наполеоном. – В этом районе большое развитие получило сельское хозяйство. Картофель, зелень и капуста в изобилии, риги полны, сейчас осень, и здесь такое же время, как во Франции в начале октября» [1390]. Впрочем, Гжатск, оставшийся без жителей (Кастелан, вступая в город, отметил, что в нем «был найден только один человек, раб» [1391]), ожидала участь всех остальных городов России, в которые вступала Великая армия. Брандт из Легиона Вислы, который 3 сентября был в Гжатске, отметил, что город «до этого времени каким-то чудом уцелел от пожара». «…После нашего ухода, – продолжал Брандт, – в нем выгорела вся главная улица» [1392].

Между тем 3 сентября во многих частях, расквартированных в Гжатске, продолжали проходить инспекторские смотры. 30-й линейный, например, осматривал сам император. Он сказал солдатам перед строем, что пришел час генерального сражения и чтобы они были к нему готовы. Солдаты в ответ кричали: «Да здравствует император!» [1393]

Несколько приказов Наполеона от 3 сентября, дошедших до нас, свидетельствуют, что император продолжал энергично, но, видимо, с малой результативностью, бороться с дезорганизацией тылов и боевых частей. Он сетовал на то, что армия каждый день теряет много людей, оторвавшихся от своих частей и становящихся жертвами крестьян и казаков; требовал решительных мер против беспорядков, царивших в армии; без устали распекал военную администрацию [1394]. Кроме того, император предложил Маре написать князю К. Ф. Шварценбергу, командующему австрийским корпусом, что А. П. Тормасов, командующий 3-й Обсервационной армией, не пойдет на Киев, а двинется на Москву [1395]. Наполеону было важно не распылять свои силы, а также побудить австрийцев действовать более решительно. В том же письме Маре предлагалось известить турок о том, что Смоленск взят и французская армия приближается к Москве.

Лелорнь д’Идевиль представил в тот день доклад императору о состоянии русской армии [1396]. Хотя сохранилось только упоминание в бумагах Лелорнь д’Идевиля о таком докладе, но вполне можно предполагать, что французская разведка исходила из численности войск противника в 120–130 тыс. человек [1397]. Моральное состояние войск противника Наполеон, судя по всему, оценивал не очень высоко, полагая, что отступающая армия, да еще приближающаяся к своей столице, была подвержена все большей и большей деморализации. Об этом, казалось бы, свидетельствовала и смена командования русских сил [1398]. Поздно вечером Наполеон рассылает приказы командующим авангардами с требованием начать рано утром 4 сентября продвижение вперед «до первой почтовой станции на дороге из Гжатска на Москву» [1399]. Император успевает еще набросать письмо Марии-Луизе: «После этой ночи я двинусь по направлению к Москве. Здесь сейчас осень. У нас была такая же погода, как тогда, когда мы ездили в Фонтенбло». О делах написал, что они идут нормально, о здоровье – что оно хорошее, и просил поцеловать маленького короля в обе щечки [1400].