Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Между тем чинов Великой армии чрезвычайно удивляло, каким образом при таких огромных потерях врага русских пленных оказалось такое ничтожное количество: «несколько сотен» (Фосслер), «очень мало» (Фантен дез Одар), «800» (Кастелан), «менее 800» (Сегюр). Максимальная цифра, которую упоминали, была 1 тыс. человек (Рёдер). Среди оказавшихся в плену был больной генерал П. Г. Лихачев и раненый полковник, командир Новгородского кирасирского полка Б. С. Соковнин. Многие считали своим долгом упомянуть среди пленных и «князя Голицына», забывая, правда, добавить, что Г. Я. Голицын был всего-навсего в чине корнета [2159]. Не было взято ни одного знамени (впрочем, и русские не взяли ни одного неприятельского орла). Максимальное число захваченных русских орудий, которое называли, – 100 [2160]. Но эта цифра фантастична. Реально захваченных орудий было значительно меньше – не более двух десятков, подбитых, с поломанными лафетами. В целом, по словам Пеле, были взяты «только одиночные солдаты, раненые, и пушки, бывшие в укреплениях».

Как же все-таки соотносились представления французов о кровавых потерях русской армии с потерями реальными? К сожалению, спор о точной цифре русских потерь под Бородином не может считаться законченным. На протяжении почти двухсот лет многие историки претендовали на то, чтобы поставить в этой проблеме точку, и всякий раз оказывалось, что решение этого вопроса еще ждет своего часа. В 1988 г. Н. А. Троицкий, опровергая Л. Г. Бескровного (тот говорил о 38,5 тыс. выбывших из строя) и ссылаясь на документ, хранящийся в фондах РГВИА, в котором поименно названы якобы все убитые и раненые генералы и офицеры (633 человека), а также указано число выбывших из строя нижних чинов (45 тыс.), выразил уверенность, что общее число потерь, таким образом, составляло 45,6 тыс. человек [2161].

Д. Г. Целорунго, опираясь на архивные (в основном формулярные списки) и опубликованные материалы, выявил такое количество убитых и раненных в Бородинском сражении русских офицеров, численность которых почти вдвое превзошла приведенную Троицким цифру! [2162]В этой связи представляется, что многолетние изыскания по данному вопросу, предпринятые С. В. Шведовым, выглядят на сегодняшний день наиболее убедительными. По его версии, высказанной в 1987 г., за 7 сентября русские потеряли 42 тыс., за 5 сентября – 5,3 тыс. человек [2163]. Однако позже, продолжив исследования, автор пришел к еще большей цифре – около 53 тыс. человек. Из этого числа общее количество потерь среди строевых чинов составило около 50 тыс. При этом потери кавалерии составили 8 тыс. (40 %), пехоты – 39 тыс. (47 %), артиллерии – 3 тыс. (26 %) [2164]. В любом случае, представляется, что оценки французами русских потерь оказались, в конечном итоге, достаточно точными!

Чем же все-таки объясняется столь значительная разница в потерях русской и европейской армий, тем более что наполеоновские войска были атакующей стороной, а русские, располагаясь на укрепленной позиции, обладали к тому же еще и перевесом в количестве орудий? Попытаемся вначале обратиться к «техническим причинам», так сказать, объективного свойства.

Во-первых, бросается в глаза высокая эффективность действий французской артиллерии. Дело было не только в ее техническом состоянии, вряд ли превосходящем состояние русской артиллерии, а в несравненно лучшей организации на поле боя. По одним сведениям (Деннье со ссылкой на Ларибуазьера) [2165], французская армия израсходовала (надо понимать, за 7 сентября) 60 тыс. снарядов, по другим (Гурго) [2166]– 91 тыс. артиллерийских зарядов (надо полагать, за 5–7 сентября). Шамбрэ вообще указывает 99 тыс. артиллерийских зарядов [2167]. В бюллетене Наполеон написал о 60 тыс. выпущенных снарядов [2168]. Полагаем, что артиллерия Великой армии за 5–7 сентября выпустила явно более 90 тыс. снарядов; вероятнее всего, как указал Шамбрэ, 99 тыс. Между прочим, это вполне соответствует тому количеству артиллерийских зарядов (96 тыс. [2169]), которое использовала французская армия при Ваграме, сопоставимом по масштабам с Бородином. Русская армия израсходовала значительно меньшее количество зарядов. По свидетельству П. Х. Граббе, «только 20 тыс.» [2170].

Во-вторых, солдаты Великой армии более эффективно, чем русские, использовали и ружейный огонь, в том числе прицельный. По мнению Деннье, опять же со ссылкой на Ларибуазьера, за 7 сентября было израсходовано 1 млн 400 тыс. ружейных зарядов [2171]. Шамбрэ, который, видимо, более прав, говорил, что расход составил примерно 2 млн патронов [2172]. Исследования Д. Г. Целорунго по ранениям офицерского корпуса русской армии при Бородине убеждают, что до 65,3 % офицеров, раненных при Бородине, получили ранения и контузии от стрелкового оружия! [2173]Русские солдаты были обучены ведению стрелкового огня значительно более слабо и нередко вместо стрельбы предпочитали использовать холодное оружие. Вообще, взаимодействие артиллерийского и стрелкового огня и удара во французской армии, как справедливо подчеркнул в свое время М. С. Свечников [2174], отличалось большой гибкостью.

В-третьих, русская армия включала большое количество неопытных новобранцев, тогда как подавляющую массу солдат Великой армии составляли опытные, а то и многоопытные воины.

В-четвертых, резервные русские линии были расположены весьма близко к передовым позициям. Это обстоятельство, объяснение которому уже давно нашли отечественные историки, тем не менее не могло не привести к очень значительным потерям русской стороны. Особенно большие потери несли русские из-за густоты построений в последний период боя, когда ожидание неприятельской атаки заставляло открыто оставаться длительное время под огнем.

Без особого труда можно было бы найти и ряд других причин «объективного» порядка (в том числе связанных и с отказом русского командования от активной обороны, и с откровенными просчетами или неэффективной организацией управления войсками на поле боя и т. д.), объясняющих слабую сопоставимость потерь противоборствующих армий. Однако сердцевиной всех этих «частностей» является один непреложный момент, вытекающий из факта столкновения на Бородинском поле не просто армий, но двух, нередко противоположных, социокультурных миров, по-разному организованных применительно к характеру использования «человеческого материала». При всем цинизме в отношении «пушечного мяса» европейской армии нельзя не признать, что его использование было более эффективным, чем у русских.

И вместе с тем очевидность для французов страшных людских потерь противника под Бородином в соединении с поразительно малым числом пленных и с готовностью русских продолжать борьбу далее вызвала в солдатах Великой армии, как видно из их писем и дневников, сильное внутреннее беспокойство. Беспокойство еще более стало разрастаться после занятия пустующей Москвы и начала ее страшного пожара.