Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Тема московского пожара, все более разрушавшего надежды на скорый мир, заняла, как мы видели, второе место среди тем, к которым обращались солдаты наполеоновской армии в своих письмах из России. Командир батальона Кобыляньский писал, что «Москва сожжена» и «вряд ли можно надеяться на мир. Придется зимовать в Киеве» [2175]. В Москве, которая на 3/4 сгорела, зимовать будет невозможно, вторит ему некто Пико [2176]. Так как пламя уничтожило город, мы «должны будем покинуть Москву», – пишет адъютант Ларибуазьера Плана де ла Файе [2177].

На кого наполеоновские солдаты возлагали ответственность за пожар русской столицы? Варианты были самые разнообразные. Лейтенант 25-го линейного Паради утверждал, что поджигателями были 10 тыс. русских, которым заплатил император Александр I [2178]. Интендант Проспер полагал, что организовал поджог губернатор, но не исключал, что инициатива исходила от русского императора [2179]. Солдат Маршал уверял, что это сделали «английские агенты», переодевшиеся в русское платье и наводнившие столицу [2180]. Солдат 21-го линейного Пулашо полагал, что пожар был делом рук самих наполеоновских солдат, которые всюду, где бы ни проходили, сжигали все: «…войдя в Москву, мы сожгли этот старый город» [2181]. Генерал Шарьер, не говоря о ком-либо персонально, был убежден, что все было организовано русскими войсками: «Русские варвары сожгли этот величественный и очень большой город. Все жители осуждают тиранию правительства, которое заставило всех покинуть его… И они сожгут, по-видимому, и Санкт-Петербург в тот момент, когда [наша] армия приблизится» [2182]. Самый замысловатый вариант предложил Г.-Ж.-Р. Пейрус, казначей в администрации Главной квартиры. По его мнению, план заманивания французов в Москву с последующим ее сожжением предложили англичане. Исполнителями стали русская императорская квартира, штаб русской армии и гарнизон города. Наиболее ревностно стремился к осуществлению этого плана Барклай-де-Толли. Александр I, желая предотвратить это варварство, вручил командование армиями Кутузову, оттеснив таким образом Барклая. Но Кутузову все же не удалось помешать реализации зловещего плана, так как в дело вмешался московский губернатор. При поддержке великого князя Константина и некоторых высокопоставленных лиц он уничтожил город [2183].

И все же в большинстве писем ответственность возлагалась без каких-либо уточнений просто на «русских варваров», которые, дескать, по определению являются преступниками. Этот момент симптоматичен. Французы, уверенные, что сам факт вступления в Москву делал их бесспорными победителями при Бородине, теперь столкнулись со своего рода природными стихиями. Первой стихией стало «русское варварство», не признающее цивилизованных форм борьбы и уничтожившее собственную столицу.

Второй стихией, как уже начинали понимать сидевшие в Москве французы, будет зима. «…Впереди необходимость возвращения во Францию, – писал 15 октября военный комиссар 1-го класса, состоявший при императорской гвардии, Ж. Доксон (Dauxon), – мы под угрозой… крайней нужды. Русские сражаются вяло… они надеются на то, что станут победителями благодаря своему жестокому климату» [2184]. «Природа напоминает осень в нашей стране, – сообщал в тот же день жене генерал Маршан. – Но снег уже начался, и я слышал, что он будет в течение 6 или 7 месяцев» [2185].

Действительно, в первой половине октября тематика писем из Великой армии заметно меняется. Адресанты все более говорят о наступлении холодов (в 11,97 % писем в период с 1 октября по 18/19 октября 1812 г.), строки о ранах и болезнях (в 11,34 % писем того же периода) также стали занимать большое место, а воспоминания о понесенных боевых потерях отходят на второй план.

Обращает на себя внимание, что в основной массе писем авторы вообще предпочитали не касаться выделенных нами «смысловых единиц» – все большее число писем, от начала до конца, оказывалось посвященным сугубо частным делам! Армия устала от войны! Награды и жажда подвигов уже не будоражили кровь великих завоевателей. Им хотелось домой… С началом отступления тема усталости в письмах заметно усиливается (в 24,65 % писем с 20 октября по 30 ноября 1812 г.). Следующей по важности является тема холода. «Этот климат более опасен, чем русские», – восклицает генерал Бараге д’Илье 4 ноября [2186].

Таблица 4

Распределение тематических единиц и смысловых высказываний в письмах чинов Великой армии

(20 октября – 30 ноября 1812 г.)

О том, что Бородинское сражение само по себе не нанесло смертельного удара по моральной стойкости солдат Великой армии, но стало только одним из факторов (хотя и очень важным), подорвавших силы нашествия, свидетельствует и анализ писем наполеоновских солдат на предмет их эмоционального настроя. Всего мы привлекли 615 писем, написанных в период до Бородина (23 письма), между 7 сентября и 30 сентября (93 письма), 1 октября и 18/19 октября (162 письма) и между 20 октября и 30 ноября (337 писем) 1812 г. Значительное число писем, отправленных на завершающем этапе войны, читается с большим трудом или не читается вовсе. Поэтому результаты последней части таблицы 5 (с 20 октября по 30 ноября) следует принимать как во многом условные. В скобках указано число писем из общего числа, принадлежавших немцам, голландцам, полякам. Остальные письма принадлежали предположительно французам. Распределение писем по трем категориям эмоционального настроя (бодрый, ровный (уравновешенный), подавленный (угнетенный)) взято нами из практики русской армейской цензуры времен Первой мировой войны и работ Н. Н. Головина.

Таблица 5

Распределение содержания писем чинов Великой армии по эмоциональному настрою (бодрый, ровный, подавленный)

Несмотря на спорность репрезентативности (что автор хорошо осознает) приведенных данных, они, в целом, не противоречат материалам других источников. Великая армия достаточно долго сохраняла свою боеспособность, а ее чины, несмотря на обрушившиеся испытания, стремились поддерживать в себе бодрость духа и надежду на конечный успех.

Великая армия считала, что только природная стихия, воплотившаяся вначале в образах «русских варваров», поджигающих свою столицу, а затем в жестоких морозах Севера, заставила ее отступить. Несопоставимость представлений русских и французов о Бородинском сражении хорошо отразил диалог Мюрата и Милорадовича, произошедший на аванпостах возле Тарутина 4 октября: «Армия Франции все время побеждает», – заявил Неаполитанский король. «Но мы не проиграли битву при Бородине», – ответил русский генерал. «Эта победа открыла нам ворота Москвы», – резонно возразил тогда Мюрат [2187].