Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Подведем итоги. В основе русского представления о Бородине лежит конструкция, имеющая, главным образом, два источника. Во-первых, это память о космологическом, национально-непреходящем для русского человека историческом событии. Во-вторых, историографическая традиция, имеющая своим началом стремление главнокомандующего Кутузова и полковника Толя представить свои действия и действия вверенных им войск в день Бородина в наиболее благоприятном свете. Эти два обстоятельства обусловили особую склонность русских историков к необъективному и недостоверному изображению противника в Бородинском сражении. Солдаты, офицеры, генералы Великой армии и сам Наполеон нередко представали в виде абстрактных единиц, лишенных живых человеческих черт. Более того, всякий раз, когда происходила известная самоизоляция России, а государственная политика обретала антизападническую направленность, образы наполеоновских солдат приобретали ходульно-мифологические черты, воплощавшие некое вечное зло. В этой связи можно было бы предложить иной принцип периодизации отечественной историографии Бородина и всей войны 1812 г., беря за основу не смену «дворянского», «буржуазного», «советского» и «постсоветского» этапов, а смену общеполитического и общекультурного курса государственных структур по отношению к Западу.

Крайне любопытной представляется зависимость коллективной русской исторической памяти о Бородине от характера общей политики государства, которое санкционирует тот или иной вариант «памяти о прошлом». На основе представленного материала можем высказать предварительное суждение об относительной легкости, с которой государству при необходимости удается усиливать и раздувать псевдопатриотический и исторически недостоверный образ противника русских в их национальной памяти. Таким образом, проблема соединения научного реализма с выявлением «духа» сражавшихся армий до сих пор сохраняет свою абсолютную актуальность для российской науки в исследовании Отечественной войны 1812 г.

Британская и американская историография демонстрируют пласт исторической памяти тех народов о Бородине, которые в сражении не участвовали. Эти народы предлагают своего рода взгляд со стороны на историю сражавшихся под Бородином армий. Насколько «объективна» их картина прошлого?

В отличие от русских, французов, немцев, поляков, итальянцев, и даже испанцев и хорватов, британцы в битве участия не принимали. На Бородинском поле в сентябре 1812 г., по всей видимости, оказался только один английский солдат – драгун, прибывший в Россию вместе с генералом Р. Т. Вильсоном, британским комиссаром при Главной квартире русской армии, и «откомандированный» последним к русскому генералу М. С. Воронцову. Поэтому логично предположить, что вполне естественная заинтересованность британцев в победе русской стороны тогда, в 1812 г., должна была бы в дальнейшем смениться более трезвой и взвешенной оценкой исторического факта прошлого, что, в свою очередь, помогло бы увидеть внутренний смысл и «механику» самого события.

В эпоху 1812 г. англичане, безусловно, были жизненно заинтересованы в гибельном для Наполеона исходе русской кампании. Генерал Вильсон, который день 7 сентября провел в Петербурге, обедая у вдовствующей императрицы в обществе русского императора и «августейшей фамилии», 12-го стал свидетелем того, как Александр I получил донесение главнокомандующего М. И. Кутузова «о поражении Бонапарта в генеральном сражении». «Сие вызвало общий восторг, – записал он в дневнике. – Тут же были объявлены императорские награды» [463]. Английский посланник в Петербурге лорд У. Ш. Каткарт писал в Лондон: «Я счастлив сообщить, что армии его императорского величества одержали победу в самой упорной битве при Бородине» [464]. 3 октября газета «Таймс» перепечатала это сообщение, а также опубликовала бюллетени русской армии и рапорт Кутузова царю о том, что произошло у Бородина. Ряд статей в «Таймс» и других газетах был посвящен Бородинскому сражению [465]. «Таймс» называла день сражения при Бородине грандиозным памятным днем в русской истории и «фатальной битвой» для Наполеона. Последний «не получил никакого преимущества, как ни дорого он заплатил за Бородино».

Первоначально, когда Наполеон начал вторжение в Россию, в Лондоне не надеялись, что ее сопротивление будет длительным. Министр иностранных дел лорд Р. С. Каслри вообще полагал, что русские продержатся не более трех месяцев. Теперь же, после Бородина, британское общественное мнение кардинально изменилось. Русский дипломатический агент в Лондоне Борель доносил 11 октября канцлеру Н. П. Румянцеву: «До битвы при Бородино в обществе имели место малоблагоприятные высказывания о русских. Эта битва внушила более справедливое суждение о них». «Я вас заверяю, – писал он далее, – что все здесь единодушны в вопросе о том, что эта ужасная борьба закончится триумфом России…» [466]. Теперь Наполеон, как сообщал премьер-министр Р. Б. Дж. Ливерпуль главнокомандующему британской армией в Испании А. К. Уэсли, будущему герцогу Веллингтону, окажется в более критическом положении, чем когда-либо, и не сможет послать подкрепления на полуостров [467].

Живой интерес в Британии к событиям 1812 г. в России сохранялся в течение всех последующих лет Наполеоновских войн. В 1813 г., одновременно с изданием на русском языке брошюры полковника квартирмейстерской части П. А. Чуйкевича, в Петербурге выходит ее вариант на французском, немецком и английском [468]. Книга эта привлекла внимание англичан, которые, по утверждению ряда авторов, переиздали ее в Англии [469]. Однако она заинтересовала британцев отнюдь не описанием «регулярных» сражений 1812 г., а теми параллелями, которые Чуйкевич проводил между «средствами необыкновенными» в войне русских против Наполеона и действиями «гишпанских» партизан и британских войск на Пиренеях. Несомненный интерес имеет также факт выхода в 1813 г. в валлийском городке Суонси издания русских и французских документов, касавшихся войны 1812 г. [470]

В 1815 г. в Британии выходят сразу три книги, затрагивавшие события 1812 г. в России [471]. Эти издания были далеки от того, чтобы представить точное и пространное изложение войны 1812 г., и Бородинского сражения в частности. Они были основаны, главным образом, на официальных публикациях тех лет. Более глубокую картину мог бы предложить генерал Вильсон, издавший работу «Набросок военной и политической силы в России в 1817 г.» [472]. Однако, как он сам заметил, было еще нельзя писать о кампании 1812 г. со всей откровенностью и «эта история… для Европы еще остается загадкой». Без сомнения, Вильсон систематически собирал все сведения о Бородинском сражении, увидеть которое ему самому не довелось. Однако в своей работе 1817 г., в свойственной британцу манере соотносить великие сражения другого народа с великими сражениями своего, написал следующее: «При Бородине, как при Ватерлоо, ряды были против рядов, человек против человека, и зов был обращен к храбрости каждого солдата: дело зависело от напряжения сил более, нежели от искусства маневрировать или от каприза судьбы…» [473]В этом кратком замечании опытнейшего солдата, разделившего тяжесть войны с русской армией, был обозначен важный момент, свойственный всей англо-саксонской традиции в изучении событий 1812 г. и Бородина: внимание к внутренней, человеческой стороне, признание важности морально-психологического аспекта войны 1812 г. Вильсон работал над историей русской кампании многие годы, но опубликовать материалы до своей смерти в 1849 г. так и не сумел.