Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Основу медицинской службы составляли так называемые амбулансы, подвижные походные госпитали, которые должны были обеспечивать не только быстрое удаление раненых с поля боя, но и как можно скорейшее проведение хирургических операций. Как полагал Ларрей, все операции, проведенные в первые 24 часа после ранения, как правило, заканчиваются для больного успешно [977]. При этом, несмотря на отсутствие поддержки со стороны командиров частей, заинтересованных в скорейшем возвращении солдат в строй, было принято оперировать вначале тяжелораненых. Чаще всего это была ампутация, которая занимала у опытного хирурга всего 3 минуты. Каждая дивизия обязательно имела свой амбуланс, что дополнялось наличием медицинских офицеров корпусного и полкового уровней [978].

Конечно, общий профессиональный уровень медиков Великой армии (а все они были распределены на три подразделения – доктора, хирурги и фармацевты – и на три класса в соответствии со старшинством и квалификацией) был невысок. Большинство из них знало о человеческом организме немного, за исключением общих сведений о костях, основных нервах и общем функционировании главных органов. Но жизненный опыт, а нередко и удивительное человеколюбие позволяли им часто эмпирически находить наилучшие решения [979]. Нередко хирурги обучали солдат и офицеров простейшим вещам, прежде всего накладывать бандаж. Известно, что в корпусе Даву это мог делать каждый солдат. И все же, несмотря на широкую подготовку медицинской службы к Русскому походу [980], ее состояние оказалось значительно ниже тех требований, которые предъявляла реальная обстановка войны.

Уже к началу августа ситуация с медицинским обеспечением армии стала критической. 2 и 3 августа Ларрей и Дюма в резкой офрме обвинили друг друга в тяжелом состоянии службы. Инициатором выступил Ларрей, обвинив администрацию в том, что она не выполняет предписаний самого императора. В ответ на это Дюма также вполне убедительно сослался на невозможность обеспечить амбулансы и раненых всем необходимым в связи с огромным отрывом главных сил армии от тылов [981]. С этого момента Наполеон почти беспрерывно начал получать информацию о катастрофическом состоянии медицинской службы [982].

В Смоленске пришлось использовать фактически последние медицинские ресурсы. В конце второго дня пребывания в этом городе Ларрей начал применять для перевязки раненых бумагу, найденную в архивах, паклю и тонкую бересту! [983]Положение раненых было ужасным, и многие медики стали весьма скептически оценивать возможность возвращения большинства раненых в строй. Между тем, решившись на бросок к Москве и ожидая генерального сражения, Наполеон осознавал всю уязвимость армии, не имеющей достаточных медицинских средств. Во-первых, большинство раненых должно было попасть в число «невосполнимых потерь», а во-вторых, сам факт отсутствия должной медицинской службы мог иметь тяжелейшие последствия для морального состояния всех чинов Великой армии. 23 августа Наполеон предпринял тщетное усилие обязать чинов администрации и строевых начальников обеспечить действенность амбулансов. При этом он подтвердил, что вывоз раненых с поля сражения остается обязанностью только администрации, но отнюдь не строевых чинов [984].

И все же раны на поле предстоящего сражения казались солдатам Великой армии не самой страшной опасностью. Как дико это ни звучало, но наибольшее беспокойство, помимо пуль и ядер, вызывали у них страшные поносы. Поносы охватили всю армию, без различия национальной принадлежности. Еще возле Лесной вюртембержец Роос увидел своих земляков в тяжелейшем положении: «понос захватил их настолько сильно, что нельзя было производить ученья, больше того – едва возможно было отправлять обычную службу». Происходило «беспрерывное беганье из фронта, как будто всем полкам сразу дали слабительного» [985]. То же было в 4-м корпусе у итальянцев [986], французов и поляков. Во время Бородинского сражения многие солдаты и офицеры армии Наполеона были вынуждены больше думать о том, как им отправить свою нужду, чем атаковать русских. Адъютант Ларибуазьера Плана де ла Файе написал о 7 сентября так: «Я не осмеливаюсь описать точно, как я управлялся, чтобы совладать с тем, что меня мучило; но в этом процессе я потерял 2 платка, которые мне пришлось… бросить так осторожно, как только возможно, в ров укрепления. Это было серьезной потерей в стране, где не было прачек» [987].

Массовые поносы были вызваны разными причинами. Часто – дизентерией, а часто и неприспособленностью организма западноевропейца к русской воде и продуктам питания. Врачи Великой армии боролись с поносами достаточно традиционно: с помощью отвара из мяты и ромашки, чая из мелиссы и бузины, добавлением уксуса в питьевую воду. Иногда помогали простые похлебки с мукой и каша-размазня, особенно из риса [988]. Однако помогало это, конечно, далеко не всегда.

Широкое распространение получили и другие болезни – респираторные заболевания, тиф, недомогания, вызванные укусами русских мух, комаров и других насекомых, болезни груди из-за пыли, расстройство зрения… [989]У многих обострились их «обычные» заболевания. Генерал Груши, например, тяжело страдал от ревматизма [990], генерал-адъютант Мутон – от зубной боли [991]и т. д.

К началу сентября, с приближением генерального сражения, обострились многочисленные болезни и у Наполеона. В те дни император сказал своему личному врачу Э.-О. Метивьеру: «Да, доктор, видите, я стал старым». Сам же Метивьер сообщает, что у Наполеона был сильный сухой кашель, затруднительное прерывистое дыхание, он мог мочиться с трудом, только по каплям и с болями; моча была густая и с осадком, его ноги и ступни сильно отекли, пульс был лихорадочным и прерывистым [992].

Кампания 1812 г. выявила одно неожиданное массовое заболевание – ностальгию. Меланхолические русские березы, темные ели, чрезмерные и слабозаселенные пространства, которые как бы уменьшали человека, навевали на европейцев печаль и уныние. Медики Великой армии сделали в тот год важное наблюдение: французские солдаты были менее подвержены этому угнетающему для западноевропейца воздействию русской природы; гораздо хуже чувствовали себя немцы и, особенно, голландцы, проявлявшие особо сильную ностальгию по родным местам. Ностальгия, наряду с невиданными тяготами русской кампании, привела к настоящей эпидемии суицида. Мемуаристы вспоминали, как каждый день по сторонам дороги были слышны выстрелы, после которых в кустах или в лесках находили покончивших жизнь самоубийством. Среди последних были не только молодые конскрипты, но и закаленные жизненными трудностями люди. Роос, например, с горечью вспоминал о г-не Шлайере, старшем враче одного из вюртембергских лазаретов, который прибегнул к суициду [993].