Сара Камерон - Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Московское руководство представило это движение страдающих людей как знак успеха и прогресса. Их называли не беженцами, а откочевщиками. С точки зрения Филиппа Голощёкина, руководителя и партийного секретаря республики, появление откочевщиков было частью необходимого перехода, когда казахи, избавляясь от отсталых кочевых практик, превращались в социалистическую нацию. Он заключал: «Старый аул сейчас разрушается, он в движении к оседанию, к покосу, к земледелию, переходу от худших земель к лучшим; и в движении к совхозам, к промышленности, к колхозному строительству». Есть, конечно, и те, кто тоскует по прошлому и не понимает социалистического будущего, – они «паникерствуют, предсказывают гибель» 729 729 Голощёкин Ф.И. Еще раз о путях развития животноводства и об оппортунистах на этом фронте // Народное хозяйство Казахстана. 1931. № 8–9. С. 28. . Чиновники предупреждали, что этот этап перехода потребует особой бдительности, и партия атаковала кочевое скотоводство еще более яростно, взяв на вооружение фантастические планы по еще более быстрому оседанию казахов на землю. Как и в других регионах Советского Союза в годы коллективизации, московское руководство ответило на общественный катаклизм самыми безжалостными методами: чтобы помешать бегству голодающих, границы были закрыты, беженцы подвергались проверке и надзору, голодающих людей выселяли из городов как «нежелательные элементы», а некоторые районы республики «заносились на черную доску», что означало полный запрет торговли и поставок продовольствия 730 730 О повороте к полицейским репрессиям, нацеленном на то, чтобы справиться с растущими общественными беспорядками в результате коллективизации, см.: Hagenloh P. Stalin’s Police: Public Order and Mass Repression in the USSR, 1926–1941. Washington, D.C., 2009; Shearer D.R. Policing Stalin’s Socialism: Repression and Social Order in the Soviet Union. New Haven, 2009. .

Однако Москва была не в силах контролировать этот кризис. Врачи предупреждали, что по уровню развития современной медицины Казахстан уступает большинству регионов страны, и призывали партию направить больше ресурсов на развитие общественного здравоохранения и программы вакцинации в республике, но чиновники, поглощенные головокружительной программой государственной модернизации, проигнорировали эти предупреждения 731 731 О кампаниях здравоохранения в Казахстане при Сталине см.: Michaels P. Curative Powers. . Вместе с голодом по степи распространились такие болезни, как тиф, оспа, холера и туберкулез, и сравнительная недоразвитость региона увеличила масштабы бедствия. Чтобы поесть, голодные люди убивали последних животных, и численность скота в республике продолжала стремительно сокращаться, ставя под вопрос статус Казахстана как главного поставщика мяса для Москвы и Ленинграда. Животных теперь не хватало и для обработки полей, поэтому колхозники были вынуждены засеивать поля вручную, а чиновники начали покупать скот в Китае. Козлом отпущения за срыв мясо- и хлебозаготовок стал Голощёкин: в разгар кризиса его сняли с должности и заменили на армянина Левона Мирзояна.

На первых порах язык советской национальной политики играл свою роль в войне против кочевого образа жизни, поскольку московское руководство объявляло искоренение номадизма благотворным для национального развития казахов в Советском Союзе и для хозяйственного развития Казахстана. Но поток беженцев в соседние советские республики ярко продемонстрировал противоречие между советской политикой национального строительства и советской сельскохозяйственной политикой. Желание местных жителей изгнать из своих республик «иностранных» казахов приводило к яростным столкновениям, а чиновники этих республик протестовали, заявляя, что предложения поселить казахов там, куда они бежали, противоречат «национальным» правам данных республик. Если национальное размежевание 1924 года привело к институционализации связи между национальностью и территорией, то кризис беженцев способствовал закреплению этой концепции на местном уровне 732 732 О национально-территориальном разграничении как о моменте установления нормативной связи между национальностью и территорией см.: Reeves М. Border Work. Chap. 2. . Однако он же продемонстрировал, что дискурс национальности – могучее орудие и Москва не всегда в силах его контролировать. В 1934 году голод наконец закончился – благодаря тому, что республиканские чиновники приложили усилия для восстановления стад, для борьбы с распространением эпидемий, а также для решения вопроса беженцев. Но даже выжившие в этой катастрофе еще долго и мучительно вспоминали ее.

Осенью 1931 года экономика Казахстана была в руинах. Численность скота продолжала стремительно падать. ЦК, запоздало признав размах бедствия, учредил комиссию для изучения вопроса, которую возглавил Алексей Киселёв, секретарь ЦИК РСФСР, в 1928 году расследовавший Семипалатинское дело. Комиссия выяснила, что за два начальных года первой пятилетки Казахстан потерял ошеломительные 28,7 миллиона голов скота, почти 70% всех своих стад. Пытаясь снять ответственность с московского руководства, комиссия заключила, что в этих потерях в большой степени виновны казахи, продававшие и резавшие свой скот (с точки зрения комиссии, это было его «разбазариванием»), а также что сыграли роль ошибки местного руководства 733 733 ГАРФ. Ф. Р-1235. Оп. 141. Д. 1007. Л. 4 (Докладная записка о состоянии животноводства в Казакской АССР, 28 ноября 1931 г.). Комиссия подсчитала, что на долю мясозаготовок и бегства казахов со своими животными за границу приходятся лишь 11,28 миллиона из этих потерь, а остальные 17,5 миллиона утрачены из-за ошибок местных руководителей и вследствие разбазаривания. . С учетом экстренности и неотложности проблем, предложения комиссии Киселёва явно не были адекватными: рекомендовалось создать еще одну комиссию, которая, объехав весь Казахстан, представит ЦК свои рекомендации 734 734 Там же. Л. 3. .

В самой республике чиновникам пришлось иметь дело с другой проблемой, которая, впрочем, была тесно связана со стремительным снижением численности скота, – с проблемой бегства населения. Как показала предыдущая глава, в 1928 году, с кампанией по конфискации, началась первая волна бегства, направленная в основном в сторону Китая. К концу 1931 года, когда голод усилился, казахи все чаще стали бежать в другие регионы Советского Союза, и это бегство становилось все более отчаянным. На первых порах большинство казахов бежали на север, в РСФСР, главным образом в Западную Сибирь и в Среднее Поволжье – регионы, игравшие важную роль для путей сезонной миграции некоторых казахов Среднего жуза. Но голод делался практически всеобщим, и многие беженцы стали уходить на юг – в южные области Казахстана, в Узбекистан, Киргизию и Туркмению. Переживший голод Дуйсен Асанбаев, с которым мы встретились в начале главы, вспоминал бесчисленных арқа қазақтар , или казахов из Центрального и Северо-Восточного Казахстана, заполонивших южные области республики, где Дуйсен жил со своей семьей 735 735 Асанбаев Д. Көш соңында көз бұлдырап // Қызылдар қырғыны. C. 19. . Некоторые устремились по знакомым дорогам, освоенным во время предыдущего голода, – в частности, в Ташкент, куда стекались голодающие беженцы в годы Гражданской войны. Даметкен Шотбаева, пережившая голод, вспоминала, что по обочинам дорог, ведущих в Ташкент, лежали трупы казахов, не дошедших до города 736 736 Шотбаева Д. Өлгендер көмусиз жата беретiн // Аңыз адам. 2013. № 4. . Другие продолжали спасаться бегством в Китай и, гораздо реже, в более далекие иностранные государства – Иран и Афганистан.