Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Но полицейские власти прохладно реагировали на эти жалобы. Офицеры, посланные расследовать дело, рапортовали, что до них не доходили сведения о мусульманках с непокрытым лицом на публике и что они не встречались с этим феноменом. Они знали только одну мусульманку-проститутку в селе Какмыш Мамадышского уезда и сообщали, что в Чистополе никогда не было больше четырех проституток. Кроме того, они отметили, что местные власти никогда не принимали мер против них. Офицер, занимавшийся этим делом, завершил свой рапорт на скептической ноте. Из бесед с местными мусульманами он сделал вывод, что внешность этих проституток не скандализировало тамошнее мусульманское сообщество. Инициатива протеста исходила от одного человека, Ахмета Абдулвахитова Каримова, о котором этот чиновник уже имел случай рапортовать своему начальству в августе предыдущего года. По его словам, Каримов написал прошение от своего имени, а от местных жителей добился, чтобы они его подписали.

В царствование благочестивого и консервативного Николая II (годы правления 1894–1917) полиция противодействовала контактам между мусульманами из разных частей империи и их общению с единоверцами в Бухаре, Каире, Дели и Стамбуле, видя в этом нити панисламистского заговора, которым дирижировали из османской столицы. Но эти связи все же укреплялись благодаря растущему числу паломничеств и контактов через периодическую печать. В то же время собственная политика режима парадоксальным образом содействовала сложению общей конфессиональной и политической идентичности среди разбросанных и разнообразных мусульманских общин. Подобно британцам в колониальной Индии, режим все чаще трактовал разнородные мусульманские народности и социальные группы как единую сущность со своими собственными партикулярными политическими интересами, определяемыми не национальностью и не этничностью, а религией [526] О тревогах властей по поводу межимперских связей между мусульманами см.: Brower D. Russian Roads to Mecca: Religious Tolerance and Muslim Pilgrimage in the Russian Empire // Slavic Review. 1996. 55. No. 3. P. 567–584; Khalid A. Pan-Islamism in Practice: The Rhetoric of Muslim Unity and Its Uses // Late Ottoman Society: The Intellectual Legacy / Ed. E. Özdalga. London: Routledge Curzon, 2005. P. 201–224; о склонности британцев рассматривать гетерогенное население через гомогенизирующую призму мусульманской конфессии см.: Hardy P. Muslims of British India; Shaikh F. Community and Consensus in Islam: Muslim Representation in Colonial India, 1860–1947. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. .

Особенно важную роль в этом процессе сыграла первая всеобщая перепись населения империи в 1897 г. Переписчики воскресили слухи о государственной поддержке обращения в христианство и встретили в Казани сопротивление со стороны последователей Ваисова. Но перепись также дала возможность изобрести новый образ единого мусульманского коллектива в Российской империи. Конфессия была одной из главных категорий переписи наряду с родным языком, собственностью, профессией и образованием. В 1897 г. насчитали около 14 миллионов мусульман из 150 миллионов подданных царя; при этом власть признавала, что не посчитала многих мусульман, особенно женщин, поскольку в местных общинах переписчиков внутрь жилищ зачастую не пускали [527] Roth B. Religionen/Konfessionen // Die Nationalitäten des Russischen Reiches in der Volkszählung von 1897 / Eds H. Bauer, A. Kappeler, B. Roth. Vol. A. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 1991. S. 319, 318–320. .

В начале ХХ в., когда Николай II столкнулся с повсеместной оппозицией и призывами к представительному правлению, мусульманские активисты по всей империи, ссылаясь на свой количественный вес, выявленный переписью 1897 г., стали требовать политического представительства по конфессиям пропорционально своей численности. Но мусульмане также ухватились за признания самих переписчиков, что те недоучли их единоверцев. Крестьяне, горожане, купцы, казаки и члены других социальных групп из Поволжья, с Урала, Кавказа, из степи, Сибири и Туркестана просили царя и его министров признать политические и гражданские права «двадцати миллионов мусульман» империи. Некоторые утверждали, что принадлежат к сообществу из тридцати или даже сорока миллионов [528] См., например: Рыбаков С. Статистика мусульман в России // Мир Ислама. 1913. 2. № 11. С. 757–763. .

После поражения России в Русско-японской войне 1904–1905 гг. и «Кровавого воскресенья» в январе 1905 г. в обществе распространилась политическая оппозиция самодержавию. Эта волна политизации затронула мусульман всей империи, и они вместе с другими царскими подданными стали требовать у Николая II фундаментальных политических перемен. Вместе с другими разрозненными группами оппозиции весной и летом 1905 г. они разделяли нечеткий консенсус вокруг центрального набора требований, включавшего призывы расширить гражданские права и учредить представительные институты. В ходе революционного кризиса 1905 г. они вместе со старообрядцами, армянами и другими требовали расширения веротерпимости. В указе от 26 февраля 1903 г. правительство декларировало намерения «укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в Основных Законах Империи Российской».

Для успокоения оппозиционных групп 12 декабря 1904 г. режим издал другой указ, где обещал реформы местного управления, фабричного законодательства, цензуры и других областей. Он обещал «подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям», с целью «закрепления» основ веротерпимости в империи. Он ручался, что устранит «в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения». Но, как отметили критики, этот закон все еще не разрешал «свободу совести», то есть право выбора конфессии или свободу заниматься миссионерством. Тем самым закон запрещал выход из православия. Государство также сохраняло за собой право регулировать межконфессиональные браки.

Хотя жертвами дискриминационного законодательства конца XIX в. были в основном евреи, ограничения налагались и на нехристиан в целом. Закон запрещал браки нехристиан с католиками и православными. (Браки между мусульманами и протестантами разрешались, но протестанты не могли заключать браки с «язычниками».) Христиане не могли усыновлять нехристианских детей, и наоборот. Далее, нехристиане, не имевшие статуса «туземцев», не могли приобретать недвижимость в Туркестане и степи. Закон 1889 г. ограничил права нехристиан выступать присяжными в суде или частными адвокатами без специального разрешения от министров юстиции и внутренних дел, а также участвовать в уездных и губернских комиссиях по просвещению. В некоторых губерниях закон запрещал нехристианам служить старшинами присяжных или работать домашними учителями и гувернерами [529] Edmonson L. Was There a Movement for Civil Rights in 1905? // Crisp and Edmonson. Civil Rights in Imperial Russia. P. 263–285; Waldron P. Religious Toleration. P. 110–111; Блосфельдт Г. Положение иноверцев и раскольников согласно Своду законов // Журнал Министерства Юстиции. 1905. № 3. С. 177–204. См. также: Полный круг духовных законов / Ред. Н. П. Соловьев. М.: Типография А. П. Поплавского, 1907. .