Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Многие мусульманские ученые, получившие традиционное образование, выступали против этих инноваций. Но и реформаторы, и их критики обращали главное внимание на упадок морали. Стефан Дюдуаньон доказывал, что конкурирующие элиты различались по поколенческому и социально-экономическому профилю, но одинаково заботились о восстановлении «моральной стойкости» мусульманского сообщества, которое, по их мнению, пришло в упадок под властью христиан [521] Портрет «традиционалистов» (кадимистов) с точки зрения джадидов см.: Khalid A. Politics of Muslim Cultural Reform. . Как и в русских деревнях и беспорядочно растущих городах, общественная мораль оказывалась одной из самых несчастных жертв социальных и поколенческих неурядиц и неустройств, порожденных быстрыми социально-экономическими изменениями. Но, как мы видели в предыдущих главах, публичное пьянство, уличные драки, внебрачный секс, непосещение мечетей, неуважение к родителям и старикам предшествовали локомотивам, современным фабрикам и анонимности городской жизни. Несомненно, такое поведение долгое время было предметом споров и раздоров, которые разрывали ткань общин мечетей и настраивали друг против друга соперничавшие сельские фракции, родственные группы, мулл, мирян и мирянок.

Теперь многие реформисты видели в таком поведении симптом более общего кризиса, вызванного пренебрежением изначальным Божиим замыслом, примеры которого давали Мухаммед и его спутники в ранний период истории ислама. Журналы и газеты в Казани, Оренбурге, Бахчисарае, Баку и других городах призывали вернуться к образцу Пророка и к изначальным принципам раннеисламской правовой интерпретации и передачи религиозных знаний и в то же время настаивали на совместимости ислама с современной наукой. Интеллектуалы посредством новой периодической печати корректировали заблуждения своих единоверцев, а миряне-активисты продолжали использовать привычные связи с местными полицейскими органами.

Два этих пространства протеста также пересекались между собой. Новая мусульманская пресса стала очередным форумом для выяснения отношений в общинах мечетей. Мусульманские читатели от Волги до Туркестана следили за историями интриг в местных сообществах. «Терджуман» сообщал о многих таких конфликтах, но его издатели также понимали, что соперничающие фракции стремятся использовать эту газету для продвижения собственных интересов. После сообщения о планах знатного оренбуржца Хусаинова основать «новое, преобразованное» медресе редактор отмечал, что в газету пришло три письма с опровержением этой истории. «Терджуман» признавал, что важнее здесь было не преобразование школы, а спор внутри общины, касавшийся выборов учителя. Триста членов общины выбрали одного муллу, но Хусаинов отверг их выбор. Далее последовала «история весьма обыкновенная среди мусульман, когда надо кого-либо избирать»: «жалобы в Губернское Правление, дознание о лицах, подписавших приговор и т. д.» [522] Терджуман/Переводчик. 21 апреля 1889. См. также: Kirmse S. B. Law and Empire in Late Tsarist Russia: Muslim Tatars Go to Court // Slavic Review. 2013. Vol. 72. No. 4. P. 778–801; Габдрафикова Л. Р. Духовные конфликты татарина-мусульманина на рубеже XIX–XX вв.: религия и частная жизнь // Историческая этнология. 2016. Т. 1. № 1. С. 96–115. .

Предки этих общинных активистов также прибегали к царской администрации и судебным органам, когда хотели навязать свой взгляд на исламскую ортодоксию несогласным муллам и мирянам. Эти предшественники освоили терминологию морального упадка из суфийских стихов и песен, но многие активисты конца XIX – начала ХХ в., миряне и клирики, использовали более широкий и разнообразный спектр концептуальных и риторических ресурсов. Они преодолевали границы интерналистского языка суфизма и исламского реформизма и ссылались на более общее состояние морального кризиса, порожденного современным экономическим крахом и социальным распадом. Ссылаясь на «традицию», они директивно провозглашали, какими нормами поведения должна руководствоваться исламская община. Апелляции к этому более общему контексту сильно расширили привычную стратегию, основанную на переводе терминов исламской дискуссии на язык правовых и религиозных категорий государственных властей. В то же время реформисты не принимали секуляризм в том смысле, какой им приписывают многие историки. «Терджуман» не раз доказывал, что равенство мусульманских и немусульманских подданных означает, что «светские власти» должны последовательно поддерживать решения исламских судов по семейным вопросам. В 1891 г. Гаспринский даже доказывал, что принцип веротерпимости запрещает мусульманам обращаться в какие-либо суды, кроме религиозных [523] О суфийской поэзии этого региона см.: Kemper M. Sufis und Gelehrte; точку зрения Гаспринского на семейные вопросы см.: Терджуман/Переводчик. 23 марта 1884, 21 августа 1891. .

Мусульманские активисты осуждали признанный распад семейного порядка – и сексуальные девиации за его пределами – как незаконное новшество, наказуемое и по шариату, и по имперским законам. Они представляли проституцию как чуждое и доселе неизвестное социальное зло, пришедшее в мусульманские общины в эпоху нарастающего упадка. Хотя члены общин мечетей защищали своих имамов, сыновей и дочерей от государства, когда оно вторгалось в область исламского образования, самопровозглашенные хранители исламской морали призывали полицию употребить силу, чтобы не позволить мусульманкам торговать своим телом.

Мусульмане также обращались по вопросам морали в мировые суды. В конце 1888 или начале 1889 г. молодая женщина по фамилии Галиакбарова подала в казанский городской мировой суд иск против мусульманской горожанки Хисамуддиновой. Галиакбарова нанялась работать белошвейкой у Хисамуддиновой на квартире. Согласно описанию казуса в газете «Терджуман», однажды вечером истица пришла в эту квартиру работать и обнаружила, что ее посещают мужчины «с весьма беззастенчивыми манерами». И когда Хисамуддинова пригласила молодую женщину к «гостям», Галиакбарова поняла, что стала «жертвой гнустнаго обмана» и обратилась в суд за удовлетворением. «Терджуман» со своей стороны аплодировал решению молодой женщины и призывал «общество» помочь «честно устроиться бравой девушке Галиакбаровой» и исключить из своих рядов Хисамуддинову как «безнравственную и вредную женщину» [524] Терджуман/Переводчик. 8 января 1889. .

Аналогично в 1889 г. тридцать два мусульманина из города Чистополя в Казанской губернии обратились к муфтию Мухамедьяру Султанову, а через него к губернатору, с просьбой пресечь деятельность мусульманских проституток в этом городе. Они апеллировали «как по шариату, так и по закону гражданскому», желая положить конец «такому мерзкому поведению среди мусульманок», и объясняли, что эти женщины не только торгуют собой в их городе, но и совращают других женщин из местной бедноты. Число проституток росло за счет тех, кто не мог заработать на жизнь, «так что без всякого стеснения с открытыми лицами и натяжения ходят и бродят по всем улицам, базарам и площадям» [525] НАРТ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 7615. Л. 12 – 12 об. .