Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Однако подобные взгляды на имперский порядок упускали из виду множество детей, остававшихся вне православной церкви. В частности, на южных и восточных окраинах население не признавало ни православного таинства брака, ни церковного учения. Что за люди получились бы из подданных, выросших без укорененности в христианской морали? Как можно было сделать полезными, лояльными и патриотичными подданными этих сыновей и дочерей за пределами православных приходов?

Санкт-Петербург ответил на этот вызов тем, что стал рассматривать терпимые конфессии как придатки государственной власти, обязанные охранять семейную дисциплину как главную опору имперского порядка. Среди католиков, протестантов, евреев, буддистов и других царские власти поддерживали авторитет религии в области регламентации браков и разводов, нравственного воспитания и обеспечения покорности членов семей властям. В случае ислама православные критики указывали на полигамию и, предположительно, унизительное обращение с женщинами в исламских семьях, а также отмечали, что мусульманские государства находятся в бедственном положении, потому что они «лишены порядка общественного и семейного» [212] Муравьев А. Н. Письма о магометанстве. СПб.: В Типографии III Отд. Собст. Е. И. В. Канцелярии, 1848. С. 113. Но европейские камералисты придерживались более амбивалентных позиций касательно полигамии. Многие из них считали ее естественной для «Востока», в частности как средство увеличения населения. См.: Hull I. V. Sexuality, State, and Civil Society. P. 176–179. . Тем не менее царская полиция считала, что исламское право гарантирует внутренний порядок и согласие среди мусульман подобно тому, как каноническое право регулирует христианские семьи.

Убежденность в том, что семья должна управляться согласно религиозным нормам, была присуща не только царским властям. Французы и британцы придерживались аналогичных взглядов на ислам как на систему контроля в своих колониях. Не были одиноки царские власти и в придании государству интервенционистской роли в семейных делах. Мусульманские подданные разделяли этот взгляд; они обращались к государству за помощью в поддержании семейного порядка, основанного на священном пути шариата. Хотя беспокойный характер жизни в махалле проистекал из распрей между семьями и родственными группами, те же самые фракции страдали от внутренних конфликтов.

Сутяжничество общин мечетей проникало и в семьи. Мусульмане и мусульманки вроде татар, изображенных на ил. 4 , в основном были согласны, что посредники в разрешении семейных конфликтов должны опираться на шариат при поддержке царского законодательства. Однако они спорили об определениях прав, которыми шариат наделял благочестивых мужчин и женщин в роли супругов и родителей.

Рассказы о семейных спорах, сохранившиеся в государственных архивах и в мусульманских источниках, свидетельствуют, что режим ценил возможности, открывавшиеся в этих спорах. В своем стремлении к стабильному внутреннему порядку среди неправославных подданных власти считали просьбы о вмешательстве в семейные дела признаком покорности мусульман отеческой власти государства, хотя и жаловались на мусульманское сутяжничество и огорчались из‐за невежества бюрократии в области исламского права. Но и здесь они интерпретировали свою миссию как защиту мусульманского священного права от нарушителей.

Однако общие ожидания часто приводили к непредвиденным следствиям. Имперское законодательство поддерживало власть утвержденных государством религиозных авторитетов всех конфессий в области регуляции брачных и других подобных вопросов. Но с вовлечением в мусульманские семейные споры стало понятно, что власти не располагают экспертным знанием о религиозных законах, которые должны были насаждать, в то время как британцы в Индии и французы в Алжире вооружали своих администраторов последними открытиями востоковедческой науки [213] Freeze G. L. Bringing Order…; Freeze Ch. Y. Jewish Marriage and Divorce in Imperial Russia. Hanover, NH: Brandeis University Press, 2002. P. 73–130; Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа: Обычаи, право, насилие. М.: Восточная литература; РАН, 2002. С. 171–175. . Более того, администраторы на Кавказе, в Крыму и восточных провинциях заметили, что у самих мусульманских клириков нет единства относительно правильной интерпретации шариата. И тем не менее власти обнаружили, что мусульмане ждут от них исполнения обещаний вершить правосудие ради общего блага, подкрепляя свои аргументы о правильном понимании священного права. Миряне посылали прошения властям вплоть до столичных, ища поддержки в спорах не только с супругами, родителями и свойственниками, но также в конфликтах с клириками, которым государство доверило регламентацию мусульманской семьи.

Хотя власти стремились хранить мирный и патриархальный внутренний порядок, выгодный местной администрации, они невольно санкционировали широкомасштабные изменения, которые подрывали эту цель. Их посредничество в семейных конфликтах мусульман способствовало возникновению новых стратегий интерпретации религиозного права и новых форм восприятия государства. В отличие от колониальных администраторов других стран, российские власти XIX в. не сделали эмансипацию женщин основной задачей имперской политики в отношении ислама и не восприняли реформистский язык своих европейских современников. Они защищали права женщин в мусульманских браках, что не предусматривалось для других женщин, но не потому, что хотели «освободить» женщин от исламской традиции, а потому, что притязали на следование букве этой традиции. И поэтому, в то время как православной женщине было почти невозможно легально расторгнуть брак, мусульманки встречали в лице чиновников благосклонных слушателей. Власти регулярно поддерживали женщин в спорах о разводе, разделе собственности, в вопросах материального обеспечения и физической неприкосновенности, заявляя, что эти права дарованы им шариатом. Эта поддержка позволяла мусульманкам, зачастую при поддержке их родственников, апеллировать в различные инстанции о разводе, судиться за собственность или алименты и добиваться наказания жестоких мужей или свойственников.

Во второй четверти XIX в. количество подобных апелляций, получаемых правительством Николая I от мусульман и мусульманок, полагавших защиту шариата основным аспектом царской юстиции, постоянно росло. Власти, решившие систематизировать семейный правовой порядок, сотрудничали с мусульманскими учеными, стремившимися популяризировать новое понимание исламской ортодоксии ради создания согласованного законодательного ответа на инициативы снизу. Бюрократы отбросили некоторые общие для региона практики – полигамию, похищение невест и брак без родительского согласия. Но власти не выступили прямо против этих обычаев, а осмотрительно прибегли к сотрудничеству влиятельных мусульман. Почти во всех случаях власти находили мусульманских посредников, желающих поддержать их взгляды и утвердить изменения посредством ссылок на авторитетные исламские тексты.