Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Законодатели руководствовались этим обещанием, но формировали политику в основном ad hoc , реагируя на отдельные просьбы мусульман о вмешательстве. Несмотря на долгий опыт управления мусульманами, власти мало что знали об исламском праве. Как и в других вопросах, связанных с этой религией, они ориентировались на османский опыт. Дипломаты и путешественники давали подсказки, а европейские тексты посредничали между царским и османскими мирами. В «Сокращении магометанской веры» (1784) описывалась религия, которая регулировала семью схожим с основными христианскими доктринами образом, хотя турки и заблуждались в своей теологии. «Турецкая вера» осуждала сексуальную распущенность и обязывала мусульман вступать «в супружество» и «сколько возможно стараясь сохранить верность, любовь, честь, благоговение к родителям, и ничего не делай противного их воле» [218] М. Д. Чулков описал брачные ритуалы российских мусульман в «Словаре русских суеверий». СПб.: Шнор, 1782. С. 17–18, 25–27, 32–33; Сокращение Магометанской веры / Пер. с лат. М.: В Университетской Типографии у Н. Новикова, 1784. С. 2–5, 7–10, 26–35, 38–53. .

В поисках сходства между православием и исламом власти дошли и до осмысления роли «магометанского духовенства» в контроле над обрядами и заповедями религии. С 1788 г. исламское руководство в Уфе было наделено правом регулирования семейных дел мусульман. Вопреки возражениям некоторых губернских чиновников уфимский генерал-губернатор поддержал передачу семейных дел из гражданских судов в новое учреждение, отчасти потому, что это освобождало суды от «великой тяжести и премножества» таких дел, о которых «кажется лучше и к большему удовольствию народов могут рассудить по закону их духовные особы» [219] Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII – XIX в. Уфа: Изд-во «Гиллем», 1999. С. 123–125. .

Первоначальный архитектор ОМДС Осип Андреевич Игельстром старался привнести в мусульманскую семью некую дисциплину, которая соответствовала бы нормам, навеянным православным каноническим правом. Он присвоил мусульманским «духовным чинам» поддержанную государством монополию на контроль над браками и разводами. Требование, чтобы клирики участвовали в том и другом, расходилось с прежней практикой, согласно которой люди без особого статуса улема могли удостоверять брачные контракты, совершать свадебные обряды, свидетельствовать при разводе и выступать в качестве всякого рода посредников. Игельстром требовал, чтобы расторжение брака происходило «по согласию обеих сторон». Губернатор утверждал, что «не всегда наблюдается в том справедливость и законоположение», а потому предлагал, чтобы каждый «магометанского закона духовный чин», председательствующий в деле о разводе, был обязан подать рапорт с детальным обоснованием судебного решения в ОМДС, которое имело право «уничтожить решение его».

Игельстром также предусматривал за этим органом апелляционную функцию. Он дал право «всякому, кто не доволен решением муллы или ахуна (мусульманского судьи, назначенного надзирать над клириками в данном уезде), объявить неудовольствие свое Духовному собранию и просить оно о чинении по делу его разбирательства». Когда мусульмане обращались к представителям государства, перед режимом вставала необходимость издавать постановления, которые соответствовали бы и светскому праву, и мусульманскому «закону». Изданные в итоге законы создавали прецеденты, на которые впоследствии ориентировалась и политика властей, и интерпретация шариата в местных общинах [220] МИБАССР. Т. 5. С. 564–565. .

Первый из таких актов касался статуса вдов, но имел потенциал более широкого применения для регуляции мусульманской семьи. В нем ставился вопрос о применимости к мусульманам указа 1731 г. о наследственных правах вдов. В 1804 г. Сенат постановил, что этот указ «относится на тех только, кои в законе Греческого исповедания находятся, имея в супружестве одну только жену, напротиву же того, обитающие в России в разных губерниях Татара и другого звания Магометанского закона люди, имеют у себя от двух и до четырех жен». После консультаций с несколькими губернаторами, ОМДС и другими исламскими авторитетами Сенат определил, что указ, по которому вдова гарантированно получала седьмую часть недвижимого и четвертую часть движимого имущества, должен быть дополнен «соответственно их религии и обряду». Сенат заключил, что если в разделе наследства участвуют две вдовы или больше, «оставшимся женам следует всем вообще выделять из движимого и недвижимого имущества, буде дети после тех умерших останутся, одну восьмую часть, из которой и должна каждая воспользоваться поровну; а если по смерти мужа детей не останется, то все жены из имения его получить должны одну четвертую часть, прочее же за тем оставшее отдать в род умершего» [221] ПСЗ. Т. 28. № 21634. 23 февраля 1805. С. 843. В опубликованном указе не упоминается, что правительство консультировалось с ОМДС и другими мусульманскими учеными; см.: Опись документов и дел, хранящихся в Сенатском архиве. Отдел II, Том III: Март 1803 г. – Апрель 1806 г. СПб.: Сенатская Типография, 1915. С. 39. Государственный совет подтвердил это решение в июне 1826 г. ПСЗ. 2-я серия. Т. 1. № 386. 2 июня 1826. С. 327–328. .

Как и британские законы в Индии, это решение устанавливало раздел собственности согласно исламскому наследственному праву. Этим не только гарантировалось, что женщины-наследницы получат долю, предписанную Кораном, но и косвенно санкционировалась полигамия, хотя имперский образованный класс относился к ней по-прежнему критически [222] См.: Kozlowski G. C. Muslim Endowments and Society in British India. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. Критики ссылались на полигамию как на препятствие для роста населения, заявляя, что эта практика «удовлетворяя одной чувственности, отнюдь не ведет к умножению рода человеческого». Оренбургские губернские ведомости. 3 мая 1847. С. 248–249; Неволин К. А. Полное собрание сочинений К. А. Неволина. Т. 2. СПб.: В типографии Эдуарда Пратса, 1857. С. 152, 155; Асфандияров А. З. Башкирская семья. С. 56–57. Французы также поддерживали юрисдикцию шариата в наследственных, семейных и других «гражданских» делах в Алжире. См.: Brett M. Legislating for Inequality in Algeria: The Senatus-Consulte of 14 July 1865 // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. 1998. 51. No. 3. P. 440–461. . Этим указом Сенат создал решающий прецедент: он обязал Санкт-Петербург поддерживать единообразное применение частных норм шариата, выведенных из священной книги. С этого времени государство было вынуждено санкционировать многие практики, которые бюрократия находила совместимыми с теми интерпретациями ислама, что, по мнению отдельных мусульманских информантов, были ортодоксальными, основанными на Коране или немногочисленных ханафитских правовых руководствах.