Сьюзан Винсент - Волосы. Иллюстрированная история

Как явствует из комментариев Горация Уолпола и Соама Дженинса, многие с самого начала чувствовали, что короткая стрижка опасна, так как размывает важные социальные различия. Более того, в этом историческом контексте нельзя не вспомнить об устранении классовых барьеров в революционной Франции, откуда, как полагали (кажется, ошибочно), пришла мода на короткие волосы. Пассаж, типичным образом обыгрывающий эти идеи, появился в газете The Times в канун Рождества 1791 года под заголовком «Общество уравнителей». В пародийной статье перечислены резолюции, якобы принятые на встрече «друзей всеобщей революции в Европе», которые хотели устранить все различия в отношении происхождения, имущества и образования. Этого следовало достичь, как заявляло общество, приучив всех одинаково одеваться, и в частности все молодые уравнители должны были «коротко подстригать волосы в форме полукруга». Посредством таких мер, «посыльного нельзя будет отличить от пэра, карманника от модника, или джентльмена от подлеца» [401] Society of Levellers // The Times. 1791. December 24. Р. 2. . Сэр Натаниэль Уильям Роксэлл, размышляя в своих исторических мемуарах о кризисе сложносоставной парадной одежды, вспоминал нечто подобное. Несмотря на то что он отмечал задолго начавшийся постепенный подрыв стандартов (что, безусловно, согласуется с жалобами Дженинса 1780‐х годов),

одежда никогда не теряла своей важности полностью, вплоть до эпохи якобинства и равенства, в 1793 и 1794 годах. Именно тогда брюки, коротко стриженные волосы и шнурки для обуви, а также полная отмена пряжек и рюшей вместе с отказом от пудры для волос стали характеризовать мужчин: в то время как дамы, отрезав свои локоны <���…> выставили напоказ круглые головы «à la Victime et à la Guillotine» — будто подготовленные к удару топора [402] Wraxall N. M. Historical Memoirs of my own Time. (1815) repr. London: Kegan Paul, Trench, Trubner and Co., 1904. P. 84. .

Ил. 5.11. Ричард Ньютон. Короткостриженые отправляются в тюрьму. 1791. На этой карикатуре мы снова видим стереотипного персонажа с короткими волосами, в узких брюках с кисточками, обтягивающем сюртуке, скинутом с плеч, и в высокой шляпе. Она также обыгрывает идею, что короткая стрижка находится на периферии приличного общества, представляя сомнительные манеры и нравы, на что указывает грозящее персонажам заключение в тюрьму

Ил. 5.12. Кровь убиенных вопиет об отмщении. 1793. Иллюстрация казни Людовика XVI. Она служит наглядным напоминанием зрителю о кровавой жестокости гильотины

Поскольку короткие волосы в Англии впервые появились до 1789 года, их отношения с революционной Францией не столь просты, как прямое заимствование. Тем не менее, как мы можем видеть, события и моды по другую сторону Ла-Манша, безусловно, добавили короткой стрижке дополнительную провокационность, придав простонародному фасону коннотации жестокости и насилия. Любой, кто читал зарубежные новости, например, знал о Луи-Филиппе, герцоге Орлеанском (1747–1793), радикале в политике, несмотря на королевское происхождение и близкое родство с правящим монархом. Отказавшись от своих титулов, своих предков-Бурбонов и длинных волос, герцог принимал активное участие в революции и в 1792 году стал новым человеком, взяв себе фамилию Эгалите (фр. равенство) и переняв короткую стрижку, какую носили санкюлоты [403] О его стрижке, а также прическах других членов республиканского правительства см.: Larson J. Usurping Masculinity: The Gender Dynamics of the coiffure à la Titus in Revolutionary France. BA diss., University of Michigan, 2013. P. 12. deepblue.lib.umich.edu/bitstream/handle/2027.42/98928/jjlars.pdf?sequence=1 (по состоянию на 16 октября 2016). . Несмотря на его деятельность в интересах революции — в качестве члена Национального собрания он голосовал за казнь Людовика XVI, — во время террора гражданин Эгалите, в свою очередь, предстал перед судом, был признан виновным и приговорен к казни на гильотине. Именно его карьеру, без сомнения, имел в виду Эдмунд Бёрк, в своих нападках на реформистскую политику и короткую стрижку (протест против налога на пудру) герцога Бедфорда, предупреждая, что толпа не имеет никакого почтения к рангу, роли или внешности: «Они не станут утруждать свои головы вопросом, с какой части его головы сострижены волосы; и они будут смотреть с одинаковым уважением на тонзуру и на стрижку. Их единственные вопросы будут <���…> как его нашинковать? Сгодится ли он в похлебку или на рагу?» (ил. 5.12) [404] Mr Burke’s Letter to a Noble Lord // Evening Mail. 1796. February 22–24. .

Семантические связи, которые так легко можно установить между стрижкой жертв перед казнью, принципом работы гильотины и короткими прическами, использовались в полной мере:

Стрижка волос — это соборование от Первосвященника гильотины! Так заведено у французского Джека Кетча [палача] перед казнью жертвы — последний знак живого внимания — собирать урожай с несчастного мученика сбродократии (mobocracy)! Поэтому, зачем же наши молодые щеголи играют с модными режущими инструментами из Франции ? [405] Oracle and Public Advertiser. 1795. October 17.

Как напомнил нам выше Роксэлл, существовали даже фасоны короткой стрижки (à la Victime, à la Guillotine), в названиях которых обыгрывались отголоски опасности и кровопролития. Если мы на мгновение задумаемся, какой может быть реакция в наши дни на именование — можно сказать, «остро модной» — прически в честь ритуальных обезглавливаний, мы сможем оценить шок от этой (жуткой) новинки. Другие более классические названия фасонов отсылали к республиканскому прошлому Древнего Рима. Прическа «à la Titus» напоминала о Тите Герминии Аквилейском (умер в 498 году до н. э.), известном тем, что он защитил город от вторжения монархических сил. Стрижка «Брут» была названа в честь убийцы, сразившего узурпатора Цезаря не своей модной прической, а ударом кинжала [406] В оригинале игра слов: цитируемое здесь крылатое выражение из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» — «unkindest cut of all» (предательский удар; в переводе М. Зенкевича «удар из всех ударов злейший») — может также означать «самая дерзкая стрижка». ( Прим. ред. ) .

Именно в этом контексте, где короткие волосы были провокационными, вызывающими, нагруженными смыслом — но и привлекательными, — в 1795 году Уильям Питт ввел свой налог на пудру. Результаты были поразительны, и непудреные короткие стрижки оказались в гуще политических событий. Хотя в парламенте возражений почти не возникло, как только эта мера стала известна широкой общественности, начался спор. Звучали мнения о том, что налог на самом деле устанавливается не на покупку пудры, а на пользование ею (в этом состоит, между прочим, еще одно сходство с более ранними законами, ограничивавшими роскошное потребление). Кроме того, человек, который пудрился только один раз в год, был вынужден платить ту же самую сумму в одну гинею, что и тот, кто пудрился каждый день, что считалось явной несправедливостью. Многие полагали, что налог является бременем, которое несправедливо ляжет на плечи тех, кто находился на грани респектабельности — на обнищавших аристократов и ремесленников, зарабатывающих тяжелым трудом. Другой аспект дебатов был связан с тем, что крахмал вырабатывался из зерна и, таким образом, налог на пудру мог повлиять на поставки продовольствия.