Лидия Брагина - История Италии. Том I

Его запоздание и замедленное развитие объясняется также тем, что лангобарды расселялись, по крайней мере в Северной Италии, во многих случаях компактными массами и зачастую отдельно от римлян (подобно тому, как салические франки в Северной Галлии). При этом они основывали целые деревни, населенные отдельными подразделениями лангобардского племенного союза; в их числе Павел Диакон называет, кроме германских племен (самих лангобардов, гепидов, саксов, свевов), также и негерманские племена (болгар, сарматов и др.) [55] Paulus Diaconus. Op. cit., II, 26; о саксах см. II, 6. . Для нас существенно, что в пределах лангобардских сел обитали какие-то кровнородственные группы ( farae, hoc est generationes vel lineae ) [56] Marius Avent. Op. cit., S. 238; Paulus Diaconus. Op. cit., II, 9. , которые, по-видимому, подчинялись военным вождям (герцогам) [57] Павел Диакон сообщает о том, что после смерти Клефа каждый из этих герцогов занял отдельную область во главе с её городом как центром — Тичино, Бергамо, Брешию, Тренто, Фриуль (II, 32).. . О таком расселении кровнородственными группами свидетельствуют также и данные топонимики, а именно наличие в целом ряде областей Италии — притом не только Северной и Средней (Ломбардии, Пьемонте и Сполето) — в составе названий населенных пунктов слова fara . Кроме того, fara упоминается в самом Эдикте Ротари, где свободному лангобарду предоставляется возможность переселяться с разрешения короля в пределах Лангобардского королевства вместе со своею fara (§ 177) (очевидно, с родственниками). Факт подчинения кровнородственных групп лангобардов военным вождям ярко отображен у Павла Диакона в характерном рассказе об условиях назначения королем Альбоином Гизульфа герцогом Фриуля. Согласно этому рассказу, Гизульф отказался принять назначение на должность герцога города Фороюли и его области (т. е. Фриуля) прежде, чем в его распоряжение будут предоставлены группы сородичей, именуемые farae . Конечно, одному герцогу подчинялось несколько кровнородственных групп. Это видно из того, что Гизульф, став герцогом Фриуля, сам избрал себе наиболее знатные farae — по-видимому, не только для военного командования ими, но и для совместного проживания с ними.

Из последнего обстоятельства явствует, что знатные farae составляли какую-то опору для герцога. Но под его командованием в данной области находились, вероятно, и кровнородственные группы простых свободных лангобардов. Может быть, farae в период завоевания были еще более обширными кровнородственными группами, но в течение конца VI и первой половины VII в. они уже разложились и их место заняли домовые общины большой семьи. Весьма возможно, что именно в пользу этих farae и взимались трети доходов римских посессоров.

Для способа поселения лангобардских farae весьма показательно отсутствие упоминаний в источниках (в том числе и у Павла Диакона) о смешанных римско-лангобардских населенных пунктах, которые были, например, у бургундов, хотя вначале родовые союзы бургундских воинов-земледельцев ( faramanni ) расселялись большими семьями отдельно от римлян.

Это первоначальное стремление бургундских фараманнов к отдельным от римлян поселениям проливает свет на свидетельство Павла Диакона о тесной связи лангобардских farae с военными вождями-герцогами. Впоследствии лангобардские поселения стали сближаться территориально с римскими. Некоторые лангобарды нередко селились в городах и на владениях, находившихся ранее в распоряжении остготских королей, т. е. на землях фиска. Многие из них расселялись и на конфискованных землях крупных помещиков, уцелевших после завоевания, а также посессоров, что привело в VIII в. при разложении большой семьи у лангобардов к началу, а затем и углублению римско-германского синтеза, даже несмотря на отсутствие земельных разделов в конце VI в. Первоначально в Лангобардском королевстве господствовало территориальное право лангобардов, которое отразилось не только в Эдикте Ротари, но и в грамотах VII–VIII вв., а также в комментирующей этот Эдикт «Павийской книге» XI в. ( Liber Papiensis ).

Однако римское население жило по римскому праву; его взаимодействие с лангобардским правом, как отмечалось выше, началось лишь позднее (в первой половине VIII в.). Но разграничение римского и лангобардского права можно проследить и в более поздних грамотах о поземельных сделках жителей североитальянских городов (Кремоны, Падуи и др.) XI–XIII вв. Контрагенты таких сделок часто находят нужным указывать, какого «права» они придерживаются, т. е. «живут» ли они по нормам римского или лангобардского права, и это отнюдь не просто modus dicendi или какой-то архаический правовой реликт, а вполне реальные явления. Ибо как раз при заключении имущественных сделок очень важно было установить, по нормам какого права каждый из контрагентов может подтвердить или оспаривать их действительность (иногда в грамотах фигурирует и салическое право). Указания на то или иное право встречаются и в сделках представителей знати, и в грамотах простых людей. Так, в 1062 г. маркиз Альберт, уступая епископу Кремонскому сбор четверти десятины с деревни Солариоло и управление тамошней церковью, подчеркивает, что он в силу своей этнической принадлежности живет по лангобардскому праву [58] "Акты Кремоны X–XIII вв. в собрании Академии наук СССР", подготовил С. А. Аннинский, предисловие О. А. Добиаш-Рождественской. М. — Л., 1937, № 11: "… professo sum natione mea lege vivere langobardorum …". .

Особенно часто по лангобардскому праву живут те контрагенты, которые выступают целыми семьями и, по-видимому, являются мелкими собственниками — жителями деревень в одной из городских округ. Например, в 1165 г. целых семь consortes — члены одной и той же семьи Кортезиев, живущей в местечке Кастро Ново, — отказываются в пользу Кремонского епископа от своего сравнительно небольшого феода размером в 64 югера [59] Там же, № 34: Ariprandus и другие (всего 7 человек) omnes de Cortesiis, habitatores Castri Novi …, ср. грамоту № 81, согласно которой через 30 лет после этого Кремонский епископ предоставляет целым двум семьям и еще восьми жителям деревни Пескароли аренду земельных участков с обязательством не продавать их никому, кроме жителей того же поселения Кастро Ново, которое фигурировало в грамоте № 34, и притом таких жителей, которые являются равноправными с членами указанных двух семей, т. е. людей, своим трудом обрабатывающих землю в Кастро Ново и в соседних деревнях ( Sed tantum, suo pare, qui laboret eas et, qui stet in Ioco Castri Novi de Aspex …). Все участники сделки неоднократно называются consortes и heredes . Из приведенной выше оговорки следует, что члены этих семей и их родственники были мелкими земледельцами. . Некий священник Иоанн вместе со своим братом Михаилом, а также с его женой и дочерью продает в 1149 г. епископу Кремонскому в деревне Форново ( in loco Fornuovo ) 12 пеций земли; причем в грамоте подчеркнуто, что все члены этой семьи живут по лангобардскому праву, за исключением самого священника Иоанна, который живет по римскому праву. Кроме того, в грамоте перечислены и более отдаленные родственники семьи Иоанна и Михаила (родные жены Михаила и его дочери) и указано, что сделка заключена с согласия ближайших родственников и без всякого принуждения со стороны «мундвальтов» (т. е. патронов, имевших мундиум над некоторыми из членов семьи этих продавцов). В грамоте № 28 особенно интересно, что в одну и ту же семью входили люди «разного права» — лангобардского (большинство членов семьи и их родственники) и римского (только один Иоанн). Последнее обстоятельство, а также постоянные упоминания в грамотах родственных связей людей «лангобардского права» говорят против мнения, что люди, живущие по римскому праву, в действительности были лангобардами, переселившимися в города и частично превратившимися в новых посессоров — из числа высшего слоя бывших ариманнов. Там, где перечисляются люди, живущие по римскому праву, обычно отсутствуют указания на совладение большого числа родственников и на их согласие. В одной из грамот (№ 12) супруги (по-видимому, весьма зажиточные землевладельцы, судя по тому, что они продают епископу Кремонскому в 1064 г. 200 югеров земли) подчеркивают, что раньше они жили по разному праву: Имильда — по салическому праву, ее будущий муж — по римскому, но после вступления в брак и жена приняла «римское право». Это могло бы служить прямой иллюстрацией к постановлению из законов Лиутпранда (§ 127), согласно которому супруги после вступления в брак тоже усваивают общее им обоим «римское право» — с той только разницею, что там один из них (муж) жил по римскому, а не по салическому праву, а жена была до брака лангобардского происхождения. Во всяком случае, поселение части лангобардов и особенно представителей лангобардской знати в городах Северной Италии засвидетельствовано Павлом Диаконом уже для конца VII в. Так, рассказывая под 679 г. о пожаловании королем Перктаритом бывшему Трентскому герцогу Алахису в качестве нового герцогства города Брешии, он подчеркивает, что Перктарит опасался усиления мощи Алахиса в результате поддержки его большим числом лангобардских знатных людей, которые жили в Брешии [60] Paulus Diaconus. Op. cit., V, 36: Brexiana denique civitas magnam semper nobilium Langobardorum multitudinem habuit … . В последовавших затем событиях — захвате Алахисом дворца в Тичино — опасения Перктарита оправдались, так как Алахис осуществил его с помощью лангобардских жителей Брешии [61] Ibid., V, 38: Alahis vero… adnitentibus Aldone et Grausone Brexianis civibus, sed et aliis multis ex Langobardis … Любопытно, что во втором случае Павел Диакон не указывает на знатность лангобардских жителей Брешии, откуда следует, что там могли обитать и рядовые свободные лангобарды. .