Лидия Брагина - История Италии. Том I

Судя по Эдикту, посессоры вели тяжбы из-за недвижимости, так как, захватывая чужие владения, они в то же время сами незаконно лишались собственных владений; к посессорам в широком смысле слова относится, по-видимому, и § 132 Эдикта, где сказано, что посессор не обязан доказывать свое право на земельное владение.

Для владения любого посессора Эдиктом устанавливается 30-летняя давность, по истечении которой никто не может возбуждать иск против его законных прав на обладание данным имуществом, причем, согласно одной из статей, в состав имущества входит не только недвижимость, но и зависимые от посессора люди — и не одни колоны и рабы, а и куриалы, а также и коллегиаты [28] Ibid., § 10–11. . Это подтверждает мысль, что термином «посессоры» могли обозначаться и собственники типа помещиков средней руки. Эдикт Теодориха энергично защищает вотчинную собственность различных категорий и налагает суровые кары за всякие нарушения собственности на землю, движимое имущество и на непосредственных производителей, какой бы характер эти нарушения ни носили. В их числе Эдикт упоминает и мятежные действия скопом, и уничтожение межевых знаков, и кражу скота, похищение и сманивание рабов, работорговлю, а также изнасилование чужих рабынь и женщин-оригинарий, и, наконец, захваты, совершаемые рабами или колонами.

Обилие в Эдикте упоминаний о мятежах и коллективных выступлениях зависимого населения против землевладельцев (причем в некоторых из них, кроме рабов, оригинариев и колонов, участвовали и лично свободные люди) [29] Ibid., § 21, 107. , а также суровость наказаний за подобные действия (смертная казнь, сожжение и т. п.) [30] Ibid., § 104, 107. указывают на систематическое повседневное сопротивление, оказываемое крупным собственникам эксплуатируемыми непосредственными производителями. Однако это противодействие не вылилось в восстание сколько-нибудь широкого масштаба.

Так как при остготском владычестве в Италии сохранился позднеримский муниципальный строй, то уцелело и сословие куриалов — в том виде, как оно сложилось в течение IV–V вв., т. е. в качестве слоя муниципальных землевладельцев, приписанных к своей курии и обязанных нести обременительные повинности ( munera ) в пользу последней, но зато освобожденных от уплаты общего поземельного налога (в отличие от посессоров).

Несмотря на издавна идущий процесс разложения прежнего муниципального строя Римской империи I–II вв., которое привело к фактическому превращению куриалов в крепостных, куриалы еще в VI в. продолжают в Эдикте Теодориха отличаться от колонов, хотя они могли становиться наряду с ними собственностью крупных землевладельцев: так, если беглый куриал (как и член какой-либо коллегии или раб) в течение 30 лет проживал на территории какого-либо имения, то он приписывался к этому имению. Как известно, куриалы и сами охотно переходили под патронат знатных и могущественных землевладельцев и массами бежали из своих курий.

Иногда они прибегали и к помощи церкви как к убежищу от уплаты долгов в пользу фиска. Но происхождение задолженности куриалов фиску и их сопоставление с табуляриями и сборщиками податей указывают на то, что в данном случае имеется в виду ответственность куриалов за взнос налогов посессорами, владевшими землей на территории городской общины, т. е. курии. Куриалы принимали участие и в совершении дарственных сделок с недвижимостью: при отсутствии соответствующих должностных лиц (магистрата, дефензора, дуумвира и пр.) для узаконения дарственного акта оказывалось достаточно свидетельства трех куриалов. Но и при наличии должностных лиц участие куриалов было необходимо.

Однако, хотя куриалы привлекались к обложению и к совершению имущественных сделок, их бедственное положение проявляется в том, что приписка к курии рассматривается как наказание за некоторые преступления (например, за изнасилование свободным, до того не приписанным к курии, чужой рабыни или оригинарии). Куриалов ограничивали и в имущественных правах. Так. после смерти бездетного куриала, не оставившего завещания, его имущество наследует курия; то же самое происходит и с имуществом куриала, осужденного за какое-либо преступление, если у него нет законных наследников.

Таким образом, куриалы и в VI в., при остготах, остаются такими же придатками к курии и «рабами государства», какими они стали уже с конца III и в течение IV в. Это подтверждается тем, что большинство постановлений Эдикта Теодориха о куриалах прямо заимствовано из распоряжений западноримских императоров IV–V вв. и из памятников римского права (из Кодекса Феодосия II, новелл Валентиниана III и др.).

Серьезное нововведение Эдикта Теодориха относится лишь к оригинариям. Оно содержится в § 142, который разрешает господину перемещать сельских несвободных — рабов или оригинариев ( mancipia etiamsi originaria sint ) — на другие участки или даже в города в качестве личных слуг. В специальной литературе выдвигались разные точки зрения на содержание и цель этого постановления; по-разному решался и вопрос, какой именно слой зависимого сельского населения обозначает Эдикт словами mancipia etiamsi originaria .

Само выражение mancipia etiamsi originaria Гартман толкует как обозначение несвободных колонов, происшедших из рабов. Это толкование приведенных слов он подкрепляет тем соображением, что § 142 Эдикта Теодориха направлен против одной главы кодекса Юстиниана (взятой из кодекса Феодосия и новеллы Валентиниана), которая распространяет принцип прикрепления к земельному участку на сельских рабов [31] L. М. Hartmann. Geschichte Italiens im Mittelalter, Bd. I. Leipzig, 1897, S. 120–121, 132. Гартман имеет в виду Cod. Just., XI, 48, 7. см. F. Dahn. Die Konige der Germanen, Bd. IV. Wurzburg, 1866, S. 96, 113; W. Ensslin. Theodorich der GroBe. Munchen, 1947, S. 245–246. . Сходного мнения придерживались в разное время Дан и Энслин. По существу понимание социальных последствий § 142 Гартманом близко к их истолкованию М. М. Ковалевским [32] М. М. Ковалевский. Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства, т. I. М., 1898, стр. 240–241. , который считал, что это распоряжение Теодориха предоставляло возможность остготским землевладельцам передавать земельные участки римских колонов, переселяемых в города, рядовым свободным остготам и что оно отнюдь не улучшало, а скорее ухудшало положение колонов. Однако в отличие от Гартмана он, по-видимому, считал, что оно относилось ко всем колонам. В этом отношении точка зрения Д. М. Петрушевского ближе к толкованию Гартмана, чем предлагаемая М. М. Ковалевским [33] Д. М. Петрушевский. Очерки из истории средневекового общества и государства. М., 1917, стр. 272, 283. .

3. В. Удальцова, подобно Гартману, Д. М. Петрушевскому и Энслину, тоже полагает, что разбираемое «предписание относится лишь к сельским рабам, посаженным на землю, и к низшей категории колонов — к оригинариям» [34] В. Удальцова. Италия и Византия в VI в. М., 1959, стр. 101. , ибо остготское правительство опасалось распространить разрешение продавать оригинариев без земли на все категории сельского зависимого населения Италии. Социальную направленность предписания § 142 3. В. Удальцова, так же как П. Г. Виноградов и Гартман, усматривает в стремлении правительства удовлетворить интересы остготской знати, которая нуждалась в применении труда колонов для обработки захваченных ею земель. По ее мнению, отмена прикрепления к земле части колонов (а именно колонов-оригинариев) ухудшала их положение, но не могла привести «к длительному… разрыву хозяйственной связи сельского раба с его пекулием и оригинария с его участком».