Михаил Барг - Великая английская революция в портретах ее деятелей

В 1645 г. граф Манчестер повторил обвинение Хотэма почти в аналогичных словах. Кромвель, жаловался он, предпочитает «не тех, кто являлись профессиональными солдатами, и людей с положением, а тех, кто принадлежит к простым людям, бедным и низкого рода, величая их только божьими и драгоценными людьми». Таким образом, граф Манчестер выразил недовольство той части титулованной знати, которая, хотя и скрепя сердце, воевала на стороне парламента, не могла мириться с «порочной» военной политикой Кромвеля, пренебрегавшего во имя военной победы парламента в гражданской войне сословным положением человека, политикой предпочтения убеждения родовитости, принципа, практиковавшегося в полку Кромвеля, а затем в знаменитой армии «нового образца». В этой связи и передают слова Кромвеля: «божье дело» могут совершить только «божьи люди». Разумеется, для дворян, которым сословная гордыня представлялась едва ли не важнее конечной цели ведомой парламентом гражданской войны, капитан, вчера еще загружавший телегу навозом, был более нестерпим, чем все прегрешения «высокородного», сражавшегося под знаменем короля.

То обстоятельство, что джентльмен Кромвель, поступившись сословными предубеждениями, осуществлял в ходе этой войны подлинно революционную политику в армии — этом главном инструменте буржуазного переворота в этой стране, позволяет оценить не только его политическую дальновидность, но и человеческое мужество. Так, когда власти графства Сэффолк возразили против того, чтобы некий Ральф Марджери, сформировавший отряд кавалерии, оставался его капитаном, поскольку он-де не дворянин, Кромвель ответил: «Я предпочел бы иметь капитана, одетого в грубошерстный кафтан, но знающего, за что он сражался, и любящего то, что сознает, тому, кого вы называете джентльменом и кто больше ничего из себя не представляет. Я почитаю джентльмена, который таким на деле является. Если вы изберете божьих и честных людей на должность капитанов кавалерии, честные люди за ними последуют». Таким образом, готовясь к ведению революционной войны , Кромвель постепенно создавал основанную на соответствовавших ей принципах военную силу, состоявшую не только из набранного им самим полка кавалерии, но и из разрозненных по графствам, кавалерийских по преимуществу отрядов, формировавшихся, как правило, по инициативе простолюдинов. В 1643 г. в ответ на инсинуации роялистов, будто парламентское войско состоит в большинстве из анабаптистов и атеистов, Кромвель еще считал нужным отрицать их истинность, характеризуя свои отряды: «Они не анабаптисты, а честные и рассудительные христиане» — и добавляя, что его солдаты в свою очередь ожидают, что с ними будут обращаться по-человечески.

Тем самым, отгораживаясь от столь одиозных, в глазах имущих, приверженцев «разрушительных» устремлений «сектантов», он в то же время высоко ценил их в качестве солдат. Неудивительно, что по мере приближения решающих сражений с кавалерами Кромвель сделал по сути последний мыслимый для джентльмена его времени шаг в декларировании способов и принципов ведения революционной войны, какой для него являлась гражданская война. Так, когда в январе 1644 года, уже в чине генерал-лейтенанта (заместителя командующего) армии Восточной ассоциации, он узнал о действиях генерал-майора Крауфорда, уволившего из армии подполковника под тем предлогом, что тот — анабаптист, Кромвель писал: «Допустим, что он им является, делает ли это его неспособным служить обществу?.. Сэр, государство, выбирая людей на службу себе, не принимает во внимание их (частные) мнения, если они желают преданно служить ему — этого достаточно».

Согласимся, Кромвель достиг широты взглядов, просто немыслимых для ординарных представителей его сословия в ординарное время того века. И хотя, как станет ясно из последующего, это была широта лишь тактическая, временная, обусловленная требованиями момента и в конечном счете отражавшая военные интересы все того же буржуазно-дворянского блока, тем не менее согласимся, что даже для этого требовался и ум недюжинный, и воля несокрушимая. Что же удивительного в том, что за год с небольшим открытых военных действий между королем и парламентом Кромвель, не имевший до этого понятия об искусстве ведения регулярной войны, проделал путь от капитана кавалерийского отряда до генерал-лейтенанта армии Восточной ассоциации, формально воевавшей под началом графа Манчестера. Быстрота, с которой он открывал для себя и овладевал законами ведения революционной войны , поражала воображение современников именно потому, что они не учли решающего факта — Кромвель почти с самого начала разгадал ее глубочайшую тайну: победоносной эта война могла стать, только превратившись в войну народную.

Сохранилось много свидетельств, с какой неутомимостью Кромвель заботился о содержании своих войск. Вот одно из них — письмо, адресованное Оливеру Сент-Джону в Лондон: «Из всех людей я меньше всего желал бы беспокоить Вас по денежным делам, если бы тяжелое положение моих отрядов не побуждало меня к этому. Я теперь готов выступить против врага, который… осадил город (Гулль). Многие отряды лорда Манчестера прибывают ко мне в очень плохом и мятежном состоянии… Наличных средств совершенно недостаточно для их содержания. Мои отряды растут… Из 3 тыс. ф. ст., выделенных мне, я не могу получить часть, причитающуюся с графств Норфок и Гертфорд… Я прошу не для самого себя. Мои личные средства крайне незначительны, чтобы помочь моим солдатам. Мое имущество незначительно. Я надеюсь на господа. Я готов пожертвовать своей шкурой, так же как и мои солдаты. Положитесь на их терпение, но не злоупотребляйте им».

Получил ли Кромвель испрашиваемые деньги или нет, но в ближайшую неделю он выступил во главе 5000 кавалерии и пехоты для освобождения Ферфакса, осажденного в Гулле. Военный долг в его отрядах ценился превыше всего. О личном же мужестве Кромвеля красноречиво свидетельствует следующий эпизод в битве при Уинсби в октябре 1643 г. Кромвель командовал кавалерией; во время атаки под ним была убита лошадь, Кромвель упал, но быстро встал на ноги, однако падающая лошадь снова его повалила… Когда же он снова поднялся, ему подвели запасного коня, и он нашел в себе силы быстро вскочить в седло. Враг не выдержал атаки и бежал с поля боя.

Личное мужество Кромвеля, его убежденность в правоте дела парламента, постоянно именовавшегося в его речах «делом божьим», его отношение к солдатам как к «ратникам господа», воздавая им по заслугам, — все это заслужило ему огромную популярность во всей армии. Вот как о Кромвеле тех дней отзывался шотландец Бейли: «Человек этот — мудрая и деятельная голова, всеобщий любимец, как истово верующий и отважный. Зная его как известного индепендента, большинство солдат, любящих новые пути [87] Под понятие «новые пути» современники Кромвеля подводили во всех областях жизни, и прежде всего в отправлении религиозного культа, нечто не традиционное, предписанное, а свободно творимое. Соединение этого понятия с индепендентством указывало на отказ от принудительного в национальном масштабе единообразия в церковных делах. , поступают к нему на службу».