Отто Ранк - Миф о рождении героя

Этим завершается круг, и религия, вышедшая из отношения ребенка к родителям, достигает своего высшего пункта в компромиссе создавших ее двойственных чувств.

Этнологу приходится исследовать такие явления, которые определяются как физиологическими, так и психическим факторами — происхождением, религией, экономическими условиями и проч. — группы народов. Соответственно этому при исследрвании этнологического материала приходится пользоваться двумя методами; физиологические явления исследуются при помощи биологии, а психические — при помощи психологии. С другой стороны, всякое интересное этнологическое явление должно быть обследовано при помощи обоих методов, так как одностороннее изучение никогда не приводит к безупречному решению проблемы.

Психоанализ имеет значение, само собой разумеется, только для психологической части исследования, но зато в ней он может сыграть выдающуюся роль. Очень многое в воззрениях и привычках какой-либо этнической общности, будь это в области обычая и нравов или в области религии и нравственности, не поддается психологическому разъяснению, если пользоваться только данными сознательной душевной жизни. Если мы не захотим прибегнуть к мистическому понятию “народной души”, возникшей не благодаря суммированию отдельных психических состояний, а над ними господствующей, то нам придется признать, что в этих необъяснимых явлениях мы имеем дело с бессознательным . Проявления бессознательного должны в типичной форме повторяться почти у всех индивидов данной культурной общности, иначе была бы непонятна готовность ее подчиняться воздействиям, исходящим из этого бессознательного. Наибольшая заслуга психоанализа в области этнологии заключается как раз в том, что он помог нам познакомиться с этим типичным бессознательным душевным содержанием. Занявшись этнологическим материалом, мы точно так же, как при исследовании индивидуально-психо-логического материала, спросим себя, какая область бессознательного тут воплощена и при помощи какого меха-

низма оно нашло свое выражение, причем мы, конечно, не позабудем, что по окончании этого исследования нужны будут еще другие, освещающие вопрос с других сторон.

Применение психоанализа к будущему принадлежит в значительной степени еще будущему; до сих пор тем фактом, что ряд этнологических явлений близок к явлениям бессознательной душевной жизни, пользовались больше для, так сказать, обратного доказательства: это значит, что психоанализ находил очень ценное подтверждение в том, что его принципы оказались применимыми к совсем чуждой области знания. В обычаях и нравах различных народов совершенно точно повторяется та символика, которую психоанализ констатировал в сновидениях. Так, например, многочисленные церемонии, сопровождающие посев и жатву, далее свадебные празднества заполнены почти без исключения теми же символами, с помощью которых в сновидениях изображаются акты или органы плодородия и зарождения. В этом отношении особая заслуга выпала на долю молодой науки, близкой к этнологии, — фольклористики, — тем более, что эта последняя интенсивно занялась вопросами пола, мимо которых этнология проходила часто совершенно равнодушно. Фольклористический материал знакомит нас не только с суевериями и всевозможными предписаниями, имеющими отношение к эротике, но и с тем влиянием, которое оказывает более или менее подавляемая половая жизнь народа на его нравственность, чем дополняет психоаналитические исследования о влиянии полового вытеснения на душевную жизнь отдельной личности.

Если символика народных нравов и полученных от предков обычаев совпадает во многих случаях с символикой сновидений и родственных форм проявления бессознательного, то мы усматриваем в этом нечто большее, чем простую игру случая. Сказанного в первой главе о существенных чертах и возникновении символики достаточно, чтобы наметить путь к пониманию закономерности этого явления. Символика — остаток когда-то существовавшей идентичности между символом и изображаемым объектом; эта идентичность существовала в примитивной психической жизни и потому снова проявляется там, где разыгрываются более простые душевные процессы, всецело подчиненные первому принципу примитивной психической жизни — получению наслаждения — и не считающиеся с реальностью. Символы народных обычаев нужно, стало быть, рассматривать так же, как символы сновидений — как остатки и следы погибшего прошлого. По отношению к сновидениям анализ доказал правильность этого предположения, так как в основе символов оказалось стремление к инфантильному, осуществляемое путем воскрешения детских воспоминаний и применения инфантильных форм мышления к впечатлениям дня. То прошлое, на которое указывает этнологический материал, не прошлое отдельного человека, а всего народа в целом; в конечном счете — так как в отдаленнейшем прошлом исчезают границы между народами — прошлое человечества. Это совпадение индивидуального и народного прошлого наиболее резко проявляется в символике, но не ограничивается ею одной. Детальное исследование дает право предположить, что все примитивные формы душевной жизни, свойственные ребенку и сохранившиеся в бессознательном взрослого, идентичны известным ограничениям в душевных процессах дикарей, поскольку последние могут считаться прототипом первобытного человека; далее, что тот ход развития, который проделывает ребенок, подымаясь до уровня культурного человека, может считаться чрезвычайно сокращенным воспроизведением того пути, который прошло все человечество, начиная с первобытных времен и кончая культурной современностью.

Мы уже в самом начале характеризовали вытеснение как результат воздействующей на индивида культуры. Теперь мы видим, что и бессознательное простирается за границы личности и представляет собой отражение первых переживаний нашего вида; эти переживания, под давлением все более прогрессирующего культурного приспособления, исчезали из сознания, но не подвергались абсолютному уничтожению. Прикрытое надстройками высшей душевной жизни бессознательное остается все-таки живо и представляет собой, объединяя в себе одновременно прошлое индивида и вида, общечеловеческое в личности, ту связь, которая объединяет как наиболее развитого, так и наиболее отсталого со всем видом.

Эта гипотеза, появлением которой мы обязаны психоанализу, есть не что иное, как применение к психической жизни обоснованного Хакелем так называемого биогенетического основного закона, который гласит, что развитие индивида есть повторение развития вида. Возникает вопрос, почему для такой гипотезы необходим психоанализ, когда, i ю видимому, для нее вполне достаточно внимательного наблюдения душевной жизни ребенка. Ответ на это прост: стадии развития, имеющие в этом отношении наибольшее значение, уже пройдены к тому времени, когда ребенок получает способность ясно выражаться и становится подходящим объектом изучения. Наиболее существенное можно узнать только благодаря выявлению сохранившихся в бессознательном следов прошлого, то есть при помощи психоанализа. Впрочем, душевная жизнь ребенка и на более поздних стадиях также изучена недостаточно хорошо, что и показывает общее заблуждение в вопросе детской сексуальности. Только с психоанализом началось беспристрастное наблюдение ребенка: исследователь, которому не ясен процесс собственно вытеснения, не в состоянии правильно оценить душевное состояние ребенка, полностью или частично свободное от вытеснения.