Отто Ранк - Миф о рождении героя

H.Sperber: Uber den Einfluss sexueller Momente auf Enstehung und Entwicklung der Sprache (Imago, 5 Heft, lahrgang 1912).

чтобы выяснить происхождение языка, необходимо найти ту типичную ситуацию , которая скорее всего побуждала одного человека влиять при помощи преднамеренных звуков на другого в смысле его желаний. Таких ситуаций имеется только две; ребенок, у которого нет пищи, и сексуально возбужденный человек быстро убеждаются, что те крики, которые у них вырывается сначала чисто рефлекторно, призывают к ним того, чье присутствие им желательно, и научаются повторять намеренно эти крики, когда захотят иметь вблизи данное лицо. От крика ребенка, зовущего свою мать, нет пути к образованию языка, зато этот путь совершенно ясен от полового призывного звука. Первая деятельность первобытного человека во всех ее проявлениях для него — суррогат полового акта, у него вырывается при этом, например, при зажигании огня, тот же призывный звук, он будет, стало быть, произносить его и тогда, когда призывает к какой-либо работе. Позже этими звуками будут пользоваться вообще только в этом последнем случае, так как молодое поколение научится употреблять их прежде, чем у него проснется половое чувство. Если затем после столетней паузы изобреталась новая деятельность, то на это открытие переходил другой половой призывный крик, закрепившийся за это время. Таким образом, можно объяснить возникновение многих примитивных корней, образующих начало языка. Что касается прилагательных, то мы указываем вскользь лишь на то, что важнейшее деление, производимое нами до сих пор, именно — по полу , показывает, как тщательно отмечалась малейшая связь, малейшее отношение какой-либо вещи к половым отношениям"

С гипотезой Шпербера вполне согласуется то явление, что в большинстве языков корни обозначений примитивных форм деятельности — зажигать огонь, копать, пахать и т.д. — имеют еще второстепенное значение coire. Эти корни, конечно, уже не идентичны со старыми призывными

Эрих Шмидт называет поразительным стремление различения полов, столь характерное для дикарей; в силу этого различения распространяются, не говоря уже о человеке и животных, на решительно все явления (Schlesinger: Geschichte des Symbols , S.417).

криками, но пробел, появляющийся в силу этого в цепи доказательств можно заполнить другим наблюдением, которое Шпербер подкрепил богатым этимологическим материалом. Дело в том, что как раз у слов, служащих для обозначения половых предметов или половой деятельности есть свойство менять свой смысл в применении к всевозможным областям деятельности, и потому первоисточником и началом больших и разветвленных семейств языка чрезвычайно часто оказывается какое-либо выражение из сексуальной сферы. Образование языка могло идти только таким путем, что некоторые немногочисленные первоначальные формы (корни) приобретали целый ряд значений и в течение времени варьировали при помощи добавления словообразующих форм, и потому можно считать доказанным, что наиболее удобными для образования языка были те корни, которые наиболее легко поддавались перемене значения, а таковыми без сомнения являются корни, относящиеся к сексуальной сфере. Корни с первоначально не сексуальным значением, появившиеся в более поздних стадиях, приобретали способность к распространению, проходя через сферу сексуальных представлений.

От основного слова со значением vulva мы встречаем, например, производные, служащие для обозначения таких далеких представлений, как выпечка, разорванное и грязное платье, сосуд и др. На средненемецком наречии Kotze означает вульву, проститутку и наконец, грубое хлопчатобумажное изделие. По-эльзасски Kutt означает podex , по-баварски Kûttz — внутренности, по-тюрингски Kuttel — мешок (отсюда Kutte — мешкообразная одежда), по-английски cod — подушка (по-древнедатски kodde), во многих немецких диалектах Kutt — яма. Этим же не исчерпаны все производные: по-швейцарски chutz — сова, kotz — куст во время цветения, по-шведски Kotte — иглы хвойных деревьев, на старонемецком chutti — адтеп , по-нидерландски Kudde — дгех. Большинство этих слов сохранило еще старое значение — вульва.

Если значение какой-либо области представлений определяется тем, что выражения, относящиеся к этой области, легко дают производные, применимые в других очень многочисленных и отдаленных областях, то и теоретически весьма понятно, что эта область — сексуальность. Общую тенденцию искать стороннее наслаждение при всякой практической деятельности можно считать доказанной. Эта тенденция лучше всего осуществляется, если удается найти сходство между этой данной деятельностью и такой, которая, не будучи практической, целиком направлена на удовлетворение потребности в наслаждении; если попытка увенчалась успехом, сходство удерживалось и постоянно подчеркивалось при помощи простого маневра: к практической, не приносящей наслаждения деятельности применяли обозначение другой, приносящей наслаждение, и таким образом, санкционировали замещение при помощи слова. Для примитивного человека существует только два вида деятельности, приносящей наслаждение, — удовлетворение голода и полового влечения; удовлетворение голода — акт, выполняемый очень просто и в высшей степени стереотипно и не дающий точек опоры для многочисленных аналогий; в первое время ему даже совершенно не свойственен социальный характер; в противоположность этому, гораздо более благоприятную картину дает половой инстинкт. Другое, очень существенное обстоятельство заключается в том, что потребность в пище, которую можно удовлетворить только немедленным реальным действием, несравненно дальше от работы фантазии, чем половой инстинкт. Более глубокая причина преимущества полового инстинкта, заключается, наконец в вытеснении, которому он прежде всего подвергается и которое придает ему совершенно отсутствующий у голода динамический момент. Так как человек вследствие препятствий, поставленных кровосмешению, и других культурных требований вынужден был отказаться от значительной доли привычного полового удовлетворения, то у него стало свободным и подвижным довольно большое количество либидо, для которого он не находил более применения. Возникающее из этого накопленного либидо чувство неудовлетворения побуждало его пользоваться всякой возможностью для его отвода; это значит, что он придавал сексуальный характер всему окружающему миру и в особенности всем формам своей деятельности. В то время, как аналогия с удовлетворением голода, не говоря уже о больших трудностях, давала только небольшое добавление к наслаждению, аналогия с удовлетворением полового инстинкта действовала благотворно, еще и смягчая тяжесть напряжения.