Вера Ковалевская - Кавказ и аланы

В настоящее время этот вопрос подвергся разбору в этнографической и археологической литературе. Какими важнейшими понятиями современной этнографической науки мы можем оперировать при его решении и с чем соответственно можем сопоставлять АК, чтобы сохранить и учесть принятую в этнографии «систему взаимно координированных типологических понятий различного таксономического уровня» [Мелконян, 1976, с. 52]? Прежде всего это понятия «хозяйственно-культурный тип» (ХКТ) и «историко-этнографическая область» (ИЭО), выделенные еще в 1965 г. М. Г. Левиным и Н. Н. Чебоксаровым [Левин, Чебоксаров, 1965, с. 4–10], успешно применяющиеся в этнографии поныне и имеющие определенные соответствия в археологии.

ХКТ отражает выработанные в процессе исторического развития на основе общности естественно-географических условий «комплексы особенностей хозяйства и культуры» [Левин, Чебоксаров, 1965, с. 4]. ИЭО выявляет локальную специфику этих систем, когда в силу общности социально-экономического развития, взаимосвязей и взаимовлияний складываются культурно-бытовые особенности. Соотношение археологической культуры с этими этнографическими понятиями весьма различно: АК может соответствовать хозяйственно-культурному типу или его локальному варианту, иногда же варианты АК соответствуют разным ХКТ. Характерные черты АК могут помочь картографировать ИЭО в древности [Арутюнов, Хазанов, 1979, с. 49–50].

Если же говорить об этнической интерпретации АК, то следует согласиться с тем, что ни в коей мере нельзя выделять «этнос на основе отдельно взятых элементов культуры — будь то погребальный обряд, форма каменных орудий или тип керамики и ее орнаментации» [Арутюнов, Хазанов, 1978, с. 2]. Определение этнической принадлежности носителей отдельных археологических культур древности требует сопоставления археологических материалов с данными лингвистики, письменных источников, антропологии, фольклористики, топонимики, следует использовать ретроспективный и типологический методы, статистические подсчеты, картографию и т. д.; но даже в этом случае мы не сможем выйти за рамки гипотетических построений. Мы попытаемся также конкретно осветить некоторые из тех этногенетических вопросов, которые позволяет ставить археологический материал в сопоставлении с данными письменных источников, палеоантропологии и других наук, чтобы воссоздать отдельные страницы истории племен, населявших Кавказ в древности.

Если вскрытый могильник не ограблен в древности и в последующие эпохи и все, что в нем сохранилось и не подверглось тлению, дошло до нас, — это огромная удача для археолога. К тому же, если его удалось раскопать полностью, то информация, дошедшая до нас, резко увеличивается. Тогда мы сможем словно заглянуть в жизнь древнего коллектива, ест а вившего этот могильник, не только увидеть то оружие, которым сражались воины, те орудия, с помощью которых они трудились в мирные дни, но и представить себе, что думали они о жизни и смерти, какова была социальная структура и т. д.

Известно, что смерть сородича всегда вызывала у людей двойственное чувство, С одной стороны, ему следует отдать последний долг, снабдить всем ценным, чем он обладал, для загробного путешествия, для жизни в загробном царстве и, очевидно, «для отправления культов в мире без возврата» [Антонова, 1980, с. 21], построить надежный «дом мертвых», дать с собой еду и питье, оружие и орудия труда, одеть его и украсить. С другой стороны, нужно обезопасить живых от его возможного возвращения или губительного, влияния, причем, чем большим влиянием он пользовался при жизни среди соплеменников, тем опаснее мог оказаться после смерти и тем весомее должны были быть меры, принятые для того, чтобы его обезвредить. Благодаря обычаю погребать с человеком те предметы, которые символизировали его функции рядового члена общества, военачальника или шамана, — орудия труда, парадное или военное оружие, пиршественные Чаши, культовые жезлы, жертвенники и т. д. — мы получаем представление, о культуре изучаемого нами общества.

Анализ различий в составе инвентаря отдельных погребений указывает на разное положение в пределах древнего коллектива тех людей, чьи погребения обнаружены. Наша задача — определить, какой смысл был ими вложен в эти отличия. Участие антропологов в экспедиционных работах позволяет точнее определить те манипуляции, которые производились с погребаемыми, и попытаться установить их смысл.

Рассматриваемый ниже могильник позднекобанской культуры был полностью раскопан в 1977–1979 гг. археологической экспедицией под руководством автора в зоне Эшкаконского водохранилища.

Устье Эшкаконского ущелья находится в 18 км к западу от Кисловодска. Ущелье, широкое в нижней части, постепенно сужается к верховьям; оно ограждено похожими на боевые корабли плосковершинными крутыми мысами, на некоторых из них располагались средневековые труднодоступные крепости, находящиеся между собой в зрительной связи.

По мере продвижения вверх по ущелью отдельные рощицы из низкорослых деревьев сменяются густыми, труднопроходимыми лесами, где и сейчас молено встретить кабана и… серну, волка или медведя. Ущелье становится труднодоступным: плато Бийчесын в верховьях Эшкакона является водоразделом трех основных рек Северного Кавказа — Кумы, Терека и Кубани. Все плоскогорья над изрезанной Эшкаконской долиной представляют собой прекрасные альпийские пастбища для стад, отар и табунов, пасущихся здесь с ранней весны до первого снега (он выпадает тут в конце сентября, а в конце октября — начале ноября ложится прочным покровом). В верховьях ущелья разведки выявили древние могильники и поселения «а абсолютной высоте более 2000 м над уровнем моря.

Могильник, о котором пойдет речь, располагался на конусе выноса правого притока Эшкакона — небольшой реки Уллубаганалы, или Муртаз-Кол-Айгы, на высоком мысу. Его территория вытянута по длинной оси с юго-запада на северо-восток на 35 м, по короткой оси он имеет всего около 10 м. С трех сторон могильник окружен поселением того же времени, причем с юга и юго-востока он огражден невысокой каменной стеной, сохранившейся в виде развала камней под дерновым слоем. Все погребения (а их обнаружено одиннадцать мужских, шесть женских, пять детских и два кенотафа [4] Кенотаф — небольшой каменный ящик, заполненный лишь материковым грунтом с угольками, в нем отсутствует погребение. ) были не только не разграблены, но и не повреждены (за двумя исключениями). При погребенных найдены оружие и орудия труда, украшения и керамика, напутственная пища и питье. Наша задача заключается, в том, чтобы использовать всю заложенную в этих! материалах информацию путем обработки ее с помощью традиционных методов и формализованных процедур.