Сергей Свечников - Присоединение Марийского края к Русскому государству

Как полагают К.И. Козлова и А.Г. Бахтин, северо-западные марийцы были слабо втянуты в орбиту ханской власти из-за удаленности от центра и из-за относительно низкого хозяйственного развития; в то же время казанское правительство, опасаясь русских воинских походов с севера (с Вятки) и северо-запада (со стороны Галича и Устюга), стремились к союзническим отношениям с ветлужскими, кокшайскими, пижанскими, яранскими марийскими предводителями, также видевшими выгоду в поддержке захватнических действий татар по отношению к окраинным русским землям [385]. Есть основания полагать (сведения о Ветлужском кугузстве, предания шурминских марийцев), что местным марийским племенам удалось создать собственные протогосударственные образования (союзы племен), руководимые кугузами, онами, кугураками, власть которых держалась преимущественно на их авторитете. Вероятно, вождей окружали дружины, но последние, скорее всего, сохраняли патриархальные черты семейной и личной службы.

Видимо, марийцы, проживавшие в буферных зонах на севере (Пижма и Средняя Вятка) и на северо-западе (Ветлуга и Б. Кокшага) Казанского ханства, с соседним русским населением поддерживали контакты неоднозначного характера. Митрополит Иона в 1452 г. укорял вятчан, что те нападают на русские города и селения, «с поганьством съединяющесь» [386]. Кроме того, «Повесть о стране Вятской» свидетельствует о неоднозначном характере взаимоотношений между русскими и марийцами на Средней Вятке: с одной стороны, марийцы «с Пижмы реки» часто совершают набеги на «волости Котелнича города», с другой стороны, в 1542 г. вятчане полностью уничтожили татарский отряд на реке Моломе, но не тронули сопровождавшую его группу марийских воинов, ушедшую затем «на Пижму реку» [387]. Удивляет и абсолютная безнаказанность марийских «разбойников» в лесах между Галичем и Вяткой в I четверти XVI в. [388], а также то, что на северо-западных марийцев не снаряжались карательные экспедиции после 1467/68 гг. вплоть до Черемисской войны 1552–1557 гг. На Средней Ветлуге в 30–50-е гг. XVI в. — в период наибольшего обострения казанско-московских отношений — вполне благополучно функционировал Варнавинский мужской монастырь, владевший расположенными поблизости семью русскими починками [389].

Марийцы, жившие в относительной близости от столицы ханства, находились в более сильной зависимости от центра. Местная сотенная знать по своему происхождению не могла сильно отличаться от кугузов и онов буферных протогосударственных образований, но в то же время сотники выступали уже в качестве мелких служилых вассалов хана, и процесс их феодализации шел гораздо быстрее.

Марийская феодализирующаяся знать, вероятно, появилась в результате татаро-марийского симбиоза. Другим проявлением этого симбиоза, видимо, являются марийские беляки, возникшие, скорее всего, благодаря взаимодействию и взаимопроникновению двух начал: 1) выделение индивидуально-семейной собственности из недр марийской поземельно-родственной общины в результате углубления имущественной дифференциации (этот момент сближает марийские беляки с удмуртскими «болак») [390]; 2) проникновение татарской (казанской и крымской) военно-ленной системы в марийскую среду по типу мордовских беляков [391]. К вопросу о марийских беляках в разные годы обращались такие исследователи, как И.Н. Смирнов, М.Г. Худяков, Ш.Ф. Мухамедьяров, К.И. Козлова, К.Н. Сануков [392]. Вслед за Ш.Ф. Мухамедьяровым можно в большей степени отождествлять марийские беляки с мордовскими, а не с удмуртскими, ибо нет каких-либо сведений о существовании в прошлом у марийцев «бцлячных полей», и выводить термин и довольно часто встречающийся в Марийском крае топоформант — беляк из татарского слова буляк — «пожаловать» [393]. Не исключено, что какое-то отношение к марийским белякам имеют и крымские бейлики ( beilic — «имущество») — уделы знатных феодальных родов [394]. Скорее всего, марийские беляки, подобно мордовским, были административно-податными округами, даваемыми казанскими ханами в награду за службу с правом взимания ясака с земельных и различных промысловых угодий, находившихся в коллективном пользовании марийского населения.

К сожалению, в виду отсутствия соответствующих письменных источников и ликвидации белячных округов вскоре после присоединения Марийского края к России выявить особенности марийских беляков практически невозможно. Однако некоторые дополнительные сведения можно получить, обратив внимание на топонимику (см. Карту 2).

Беря за основу названия селений, бытовавших в XVIII–XX вв. и частично в XVI–XVII вв., было бы логично выделить пять областей на территории Марийского края, где встречается топоформант — беляк :

1) горномарийская (Апшат-Беляк в составе бывшей Аказиной сотни) [395]; 2) чемуршинская (Иван-Беляк или Юм-Беляк в составе Чемуршинской волости близ устья Б. Кокшаги) [396]; 3) илетьская (Кере-Беляк, Янаш-Беляк, Апшат-Беляк, Азяк-Беляк, Параж-Беляк, Лебляк, Исменец (Эсмек) — Беляк, Кесе-Беляк, Арзе-Беляк — все в бассейне реки Илеть) [397]; 4) кокшайская (Апшат-Беляк, Шой-Булак (в ряде документов значится как Шой-Беляк), Луж-Беляк, Сало-Беляк (возможно, это летописный Василуков Беляк) — в бассейне М. Кокшаги выше устья Ошлы вплоть до верховьев реки Ярани) [398]; 5) немдинская (Токтай-Беляк, Торай-Беляк, Руж-Беляк (на реке Лаж и на реке Немде), Ядык-Беляк, Шуй-Беляк, Кандаш-Беляк, Одо (Воду) — Беляк — в бассейнах рек Ляж и Немда в пределах северо-восточной части Республики Марий Эл) [399]. В других местах проживания марийцев следов существования беляков не обнаружено.

Как видно, основная часть белячных владений приходилась на Луговую сторону, причем на ту часть, которую охарактеризовал Казанский летописец следующими словами: «… и вся те луги, земляпашцы и трудницы и злолютыя ратники» [400]. Среди марийских беляков встречается не присущее мордовским белякам название апшат — «кузнец». О предполагаемой специфике апшат-беляков говорилось выше. Наконец, поразительно и непонятно, почему марийские беляки сохранились в виде топоформантов, оставили заметный след в топонимике, а мордовские и удмуртские — нет? И это при том, что сами марийцы уже в XIX в. не понимали значения слова «беляк» и давали неубедительные и разные ответы на вопросы о его происхождении [401].

По всей видимости, марийские беляки имели свою особую, но трудноуловимую для исследователей специфику. Скорее всего, беляки, равно как и верстание местной социальной верхушки в феодальную иерархию Казанского ханства, свидетельствуют о сложном татаро-марийском синтезе, в рамках решения задач, которые были связаны с укреплением всесторонних контактов, налаживанием сотрудничества между центром и марийской знатью. В более широком плане упрочение феодальных отношений в марийской периферии ускоряло втягивание марийцев, прежде всего луговых, в государственное образование казанских татар. Очевидно, это сближение ко времени присоединения Среднего Поволжья к Русскому государству было значительным; не зря С. Герберштейн назвал черемисов магометанами [402], поскольку средневековые марийцы, на самом деле в основном являвшиеся язычниками, испытывали на себе сильное и многостороннее (не только религиозное) влияние татар-мусульман. Трудно не согласиться с выводом Ю.А. Кизилова, что сопоставление социально-политических структур луговых марийцев, болгар и татар-кыпчаков «дает основание говорить о социальной, этнокультурной и языковой совместимости этих народов» [403].