Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

В ожидании тех еще далеких времен радости и печали, Екатерина, поскольку ее дети росли, хотела иметь их поближе к себе. Когда старшему сыну, будущему Франциску II, в 1553 году исполнилось 10 лет, «малый двор» разделился надвое. Дофин переехал в Сен-Жермен-ан-Ле, а Александр-Эдуард и другие братья и сестры остались в Амбуаз. Среди детей знати, которые тоже жили и играли там, в первую очередь выделялись трое из пяти сыновей коннетабля, затем Жан де Люксембург, Жильбер де Леви, молодые Колиньи, Телиньи, Филипп Строззи и Ги дю Люд, отец которого был правителем Пуату и генерал-лейтенантом Гюйенны.

Один из карандашных набросков, сделанных по просьбе матери, сохранил первый портрет молодого принца. Его глаза сверкают лукавством, высокий лоб немного прикрывает большой чепчик.

Его начальное образование было поручено некоему господину Монпипо (что стало известно благодаря письму кардинала Лотарингского королеве матери от 27 февраля 1553 года). На смену ему придет Жак Амийо. Он только что вернулся из Италии, когда, в соответствии с мнением кардинала Турнонского, на него пал выбор Генриха II. Человек церкви скромного происхождения, Амийо стал аббатом Белозана, дома каноников Премонтре при епархии Руана. Зная греческий так же хорошо, как французский, если не лучше, Амийо завоевал себе репутацию переводом «Романа о Феагене и Хариклии» греческого писателя III века н. э. Гелиодора. Будучи на должности учителя, он продолжал знакомить французских читателей с греческими авторами. Его имя прославилось и сохранилось в памяти будущих поколений благодаря переводу романов «Дафнис и Хлоя» Лонга и «Параллельные жизнеописания» Плутарха. Хотя последний перевод был посвящен его брату Карлу, Генрих III очень увлекся «Параллельными жизнеописаниями», лжеэпическим характером произведения и уроками, которые можно было оттуда вынести.

Превосходным ли обучением Амийо, врожденными ли качествами молодого принца или умением секретаря следует объяснить зрелость первого его письма, дошедшего до наг? Эго к своему брату, дофину Франциску, Александр-Эдуард обращается в 1557 году (когда Франциск почувствовал первые признаки болезни, унесшей его в 1560 году) с такими нежными словами: «Монсеньор, я очень опечален вашей долгой болезнью. Мне хотелось бы иметь в себе что-то такое, что нравилось бы вам, и проводить все время рядом с вами. Монсеньор, я старательно учусь и делаю это для того, чтобы, когда вырасту, быть вам полезным. Молю Господа, чтобы вы скорее выздоравливали. Ваш скромный и покорный брат, Александр Французский…»

Александр больше не писал своему старшему брату, потому что вскоре (в 1558 году) все царские дети собрались в Париже. 24 апреля дофин Франциск женился на совсем молодой королеве Шотландии Марии Стюарт, которая была старше его всего на 12 месяцев (Франциску тогда было 15 лет). Королева Екатерина была рада видеть все свое семейство в сборе и решила оставить детей в Париже. Чтобы поселить их вне Лувра, она организует срочные работы в доме, расположенном недалеко от дворца, на улице Пули, который она купила у Жана де Невиля. Там она поместила Монсеньора Орлеанского (дофина), Монсеньора Ангулемского, Монсеньора Анжуйского и Мадам Маргариту. Во главе этого маленького мирка стоял новый гувернер Луи Прево де Сансак, преемник Клода д'Юрфе, делившего свои обязанности с Жаком де Лабросс.

В 8 лет Александр-Эдуард присутствовал на другой свадьбе. Это было в 1559 году. В том году, первом году политико-религиозных войн, длившихся почти 40 лет, 14-летняя сестра Александра Елизавета вышла замуж за 32-летнего короля Испании Филиппа II, представленного в Париже испанским грандом герцогом Альбе, военная репутация которого еще не была запятнана его жестокими делами в Нидерландах. Незадолго до этого Филипп II овдовел. Его первой женой была страстная католичка, королева Англии Мария Тюдор. Не получив после смерти жены руки ее двоюродной сестры Елизаветы, испанский монарх обратился к другой Елизавете. Но эта дочь Франции не давала ему в приданое королевства. Отныне успешная в прошлом матримониальная политика Габсбургов становилась не столь плодотворна, как раньше. Французско-испанская свадьба летом 1559 года вызвала в Париже и во всей Франции всеобщую радость. Мир с Испанией и ее союзниками, союз королевского дома с самым могущественным монархом в Европе, все это способствовало ликованию. Генрих II заключил мирный договор в Като-Камбрези. Но последний не имел ничего общего с «добрым и святым миром», как его назвал секретарь короля Жюль Гассо. Наоборот, то было признание военных неудач, приведших в настоящий дипломатический тупик. Французская знать была им неприятно поражена, а иностранцы изумлены. Только ненависть Генриха II к ереси объясняет его решение отказаться от войны с Габсбургами и их союзниками. Этот принц с довольно ограниченным умом из подписания мирного договора хотел сделать личный триумф. Здоровый и крепкий, любитель физических упражнений, Генрих II хотел играть роль вечного молодого человека, который, несмотря на бороду и седеющие виски, прекрасно владеет оружием, не утратив юношеской ловкости и гибкости. Несчастный случай, приведший к смерти Генриха II, произошел в атмосфере радости и приподнятого настроения. Весь Париж был «…охвачен праздничным весельем, — рассказывает Жюль Гассо, улицу Сент-Антуан размостили, и там проходили состязания, схватки, турниры. Повсюду царило веселье. Театры давали представления театров. Многие дома открывали свои двери, чтобы зрители могли посмотреть выступления артистов прямо из окон…». 30 июня, на площади де Турнель, во время поединка с капитаном своей гвардии Габриэлем де Лорж, сеньором Монтгомери (шотландцем по происхождению), король был ранен пикой в левый глаз, «потому что опустилось забрало», уточняет Гассо. Генрих II перенес жестокие муки и умер 10 июля в присутствии королевы, потрясенной ужасом, безмолвной от печали перед трупом своего мужа.

Такой жестокий удар судьбы в то же время сделал Екатерину первым лицом в государстве. Почти 30 лет (с декабря 1560 года по сентябрь 1588 года) ничто не происходило без ее ведома. Три венценосных сына Генриха II как будто стояли в тени черного траурного платья матери, которое она уже не снимала. Согласно древнему обычаю, королевы-вдовы одевались в белое. Отсюда и название белых королев или белых дам. Однако Екатерина последовала примеру Анны Бретанской, которая после смерти Карла VIII надела черное траурное платье. Екатерина сделала исключение только во время помолвок Карла IX и Генриха III, оба раза появившись в «мирском шелке». Символом ее траура стало разбитое копье в обрамлении слов « Hinc dolor, hinc lacrymae » («Отсюда моя печаль и мои слезы»). На всю жизнь она сохранила любовь к своему супругу. Любовь к королю, которого была вынуждена делить с Дианой де Пуатье. Свою любовь она выразила в еще одном символе: гора негашеной извести, а вокруг девиз « Ardorem extincta testatur vivéré flamma » («Пусть погибший любимый будет свидетелем, что пламя живет»). Ведь подобно тому, как без огня горит политая водой негашеная известь, так ее любовь останется живой, несмотря на потерю любимого человека.