Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Если она таким образом объявляла о своей верности супругу и преданности вдовы, ее роль матери «детей малых» становилась отныне первостепенной. Во время краткого правления Франциска II (10 июля 1559 года — 5 декабря 1560 года), станет ясно, на что окажется способна Екатерина в руководстве страной. До этого момента она жила в тени своего мужа. Ее долг был стушеваться перед его королевским достоинством. Эту сложную роль она сыграла с блеском и осмотрительностью. Если тут она преуспела, и теперь стала действовать как настоящая государственная дама, то это произошло благодаря ее личным качествам. Только ли от своего отца получила она их, от Лорана Медичи, внука Лорана де Манифик, и ничего не взяла от матери, Мадлен де ля Тур д'Овернь, графини Булонской? Вопрос непростой и стоит того, чтобы быть поставленным. Ведь почти всегда в Екатерине Медичи видели прежде всего итальянку и флорентийку и очень редко француженку.

В 1559 году Екатерине исполнилось 40 лег. Эго была высокая, величественная женщина, 10 раз носившая детей. В молодости она была хрупкой и миниатюрной, теперь же все в ней говорило о зрелости и силе. Толстый с горбинкой нос, похожий на нос крестьянки Оверни, легко меняющие цвет глаза, широкий подбородок, чувственные губы, все придавало ее лицу выразительный характер. Смуглая кожа выдавала ее полуитальянское происхождение. Каштановые волосы были почти не видны под шляпой с вуалью. Ее руки, которыми она так гордилась, были столь же тонки и элегантны, как у Анны Австрийской. У ее сына Генриха они были Так же хороши, чем он был доволен не менее ее.

Она обладала ни с чем не сравнимым здоровьем и усмиряла свой аппетит мясом, фруктами и белым вином Гаскони. Она с удовольствием занималась физическими упражнениями, часто ездила на лошади, показывая при этом как говорит Брантом очень хорошенькие ножки. Но вместо того, чтобы ехать как другие дамы, сидя на табурете, Екатерина ввела посадку амазонки, когда колени находятся на загнутом конце седла. Несмотря на свой постоянный траур, она не игнорировала спектакли. Если она и не танцевала, то была страстной поклонницей балета, который ввела при дворе в моду. Над комедиями она смеялась, не стыдясь. Генрих III разделял ее вкусы и даже пригласил в Париж итальянских комедиантов Желози.

Активная, полная трудов и развлечений жизнь никак не сказывалась на ее костюме. Она не шла на поводу у обычаев. Одним из первых приказов она отправила домой давнишнюю любовницу Генриха II Диану де Пуатье, которую она звала не иначе, как «потаскушкой». Отныне в ее личной жизни нет ни одного мужчины. И при необходимости вовсе не ложные обвинения гугенотов и некоторых членов третьей партии ноли гиков предоставят нужные доказательства.

Екатерина, подобно Ришелье, неутомимый работник. Долгие часы она проводит в своем кабинете, диктуя секретарям письма, составляя инструкции принцам и послам. Иногда она сама берет перо, но ее почерк едва понятен, так как она пишет в большой спешке. Кроме того, у нее, как у всех ее современников, орфография передает фонетику. Иногда к ее французскому примешивается итальянский, хотя на этом языке она никогда не писала, за исключением нескольких постскриптумов для великого герцога Тосканского. Ее стиль часто юмористичен, она любит и умеет шутить. Она смеется так же легко, как плачет.

Что касается религии, то тогда невозможно было не поднимать знамени своей веры. Королева была в том лагере, где оказалась с рождения. Она убежденная католичка и сторонница Рима, но реально смотрит на вещи, ни намека на фанатизм.

Екатерина присутствует на ежедневных мессах, заботливо следит за своей часовней и музыкантами (правда, скорее потому, что она меломанка).

Ей нравится повелевать — она сохраняла власть в большей или меньшей степени до конца своей жизни — она не упускает ни одного способа правления. Она знает двор как свои пять пальцев и все обо всех. Именно она представляет Карлу IX, а потом и Генриху III придворных королевской семьи, рассказывая об их прошлых заслугах. Государственные секретари видят ее влияние и преданы ей в той же, если не в большей степени, чем самому монарху, так как в ней воплощается и поддерживается традиция дома Франции. Когда ее нет в Париже и в замках Иль-де-Франс или в долине реки Луары, она скачет по провинции и объезжает почти все королевство. Она отдает себе отчет в преимуществах личного присутствия и старается чаще принимать представителей местных властей. В конце дня она садится за письменный стол, и более 20 писем ежедневно рассылаются в различных направлениях. Ее корреспонденция, опубликованная Г. де ля Феррьер и Багено де Пюшес, занимает 10 томов в 4 выпуске «Коллекции неопубликованных документов по истории Франции» (1880–1909 годы). Если бы для успешного ведения политики было достаточно только писать, королева Екатерина имела бы полное право на одно из первых мест. В этом отношении Генрих III последовал примеру своей матери. Общество истории Франции уже опубликовало 4 тома его переписки до 1580 года. Потребуется еще 4 или 5 томов, чтобы захватить период до 1589 года.

Но следует ли признавать, что столько энергии, знаний, потраченного времени привели если не к чистому поражению, то, по крайней мере, к очень скромным результатам, поскольку со смертью Генриха III ветвь Валуа-Ангулем угасла? Как опровергнуть убеждение в том, что даже в то время и приверженцы и противники Вдовы в Черном создали ей репутацию человека, в котором объединялись макиавеллизм и цинизм с полной моральной и религиозной индифферентностью? Ее политика напоминает качели, политика уловок и компромиссов, не разбирающая средств, бьющая по друзьям и союзникам сегодняшнего дня и заключающая мир со вчерашними врагами; одним словом, политика, не имеющая ничего общего с Францией и других корней, кроме Италии. Ей очень подходит эпитет «флорентийская», который бросали в лицо матери грех последних королей Валуа как настоящее оскорбление.

Королева Екатерина была прежде всего матерью, заботящейся о будущем своих детей. Здесь не найти лучшего судьи, чем Генрих IV. В одной беседе с первым главой парламента Руана Клодом Груляр, который доказывал ему, что если он женится на Флоранс, то «откуда во Францию пришло зло, оттуда придет спасение», Генрих IV ему заметил: «Прошу вас… что могла сделать бедная женщина, после смерти мужа оставшаяся с пятью маленькими детьми на руках в то время, как две другие французские семьи (наша и де Гизет) только и думали, как бы захватить корону? Не следовало ли ей играть в странную личность, чтобы обмануть и тех и других и сохранить, что она и сделала, своих детей, которые последовательно царствовали один за другим под мудрым руководством такой дальновидной женщины? Я удивляюсь, что она не сделала чего-нибудь похуже…»