Арсений Зайцов - 1918: Очерки истории русской Гражданской войны

С генералом Лукомским отчасти согласился и заменивший его с 15 февраля на посту начальника штаба Добровольческой армии генерал Романовский, который вы сказался за то, чтобы по пути в Екатеринодар постараться проделать в каком-либо районе все то, на что указал генерал Лукомский.

Наконец и генерал Корнилов стал на точку зрения генерала Лукомского, с той лишь разницей, что вместо района Сальских зимовников он выбирал район к западу от ст. Великокняжеской (Манычский район), который также богат лошадьми, скотом и хлебом, как и район северных (Сальских) зимовников.

Однако вечером 26 февраля вопрос о направлении движения Добровольческой армии вновь подвергся обсуждению. Генерал Корнилов в заключение заявил, что решения, принятого днем (движение в район западнее ст. Великокняжеской), он не меняет. Но что ко времени подхода армии к ст. Егорлыцкой (решено было первоначально идти туда, так как были сведения, что там в складах имеются артиллерийские припасы) выяснится, идти ли к ст. Великокняжеской или повернуть на Екатеринодар» [82].

Конный авангард Добровольческой армии (у Кагальницкой) получил распоряжение свернуть на восток (т. е. на Великокняжеское направление).

Генерал Деникин, оценивая обе точки зрения – движение на Кубань или выжидание в зимовниках, определенно склонялся к первой: «Помимо условий стратегических и политических, – пишет он, – это второе решение казалось весьма рискованным и по другим основаниям. Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представляет большие затруднения для жизни Добровольче ской армии с ее пятью тысячами ртов [83]. Зимовники, значительно удаленные друг от друга, не обладают ни достаточным числом жилых помещений, ни топливом. Располагаться в них можно было лишь мелкими частями, разбросанно, что при отсутствии технических средств связи до крайности затруднило бы управление. Степной район кроме зерна (немолотого), сена и скота не давал ничего для удовлетворения потребностей армии. Наконец, трудно было рассчитывать, чтобы большевики нас оставили в покое и не постарались уничтожить по частям распыленные отряды. На Кубани, наоборот, мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но и в противоположность Дону сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно преувеличивались молвой. Наконец, уцелевший от захвата большевиками центр власти – Екатеринодар давал, казалось, возможность начать новую большую организационную работу» [84].

Простояв в ст. Ольгинской четверо суток, Добровольческая армия 28 февраля медленно двинулась через Кагальницкую на ст. Мечетинскую. 2 марта в Мечетинской «дополнительные сведения о районе зимовников оказались вполне отрицательными, и поэтому принято решение двигаться на Кубань… Послано было предложение походному атаману Попову присоединиться к Добровольческой армии. Он отвечал отказом, объясняя, что, считаясь с настроением своих войск и начальников, он не мог покинуть родного Дона и решил в его степях выждать пробуждения казачества» [85].

Итак, ольгинский спор был решен в согласии с точкой зрения генерала Алексеева. Несмотря на совершенно определенное нежелание командующего армией генерала Корнилова идти прямо на Кубань, одержало верх противоположное мнение (оперативно безответственного по неписаной конституции Добровольческой армии верховного руководителя генерала Алексеева), с которым генерал Корнилов, несмотря на горячую поддержку его точки зрения и донским походным атаманом, и его бывшим начальником штаба генералом Лукомским, вынужден был согласиться. Этот конфликт, конечно, далеко выходил за пределы чисто оперативного спора. В конце концов, высказывавшиеся в Ольгинской соображения и в пользу Екатеринодара, и в защиту донских зимовников были основаны не на конкретных преимуществах того или другого направления. Подлинной обстановки ни на Кубани, ни в задон ских степях в то время участники военного совета не знали. Оперативные расчеты приходилось строить не на реальных данных, а на данных гадательных, лишь учитывая вероятные последствия выбора того или иного решения. И в этом споре определенно выяснились две совершенно разные оценки обстановки в широком масштабе.

Генерал Корнилов еще на Дону под влиянием разочарования в боеспособности донского казачества в тот период все время стремился уйти на общероссийские фронты (Волга и Сибирь). Он не видел смысла связывать носительницу общероссийской идеи – Добровольческую армию с чисто местной борьбой на Дону. Уводя добровольцев из Ростова, он уводил Добровольческую армию с обреченного Дона и сохранял ядро будущей русской армии для будущего. Развязывая себе руки для дальнейшей борьбы, генерал Корнилов, естественно, стремился сберечь это ядро, выводя его на время из развалившегося Дона. Уход в задонские степи, подальше от железных дорог, по которым в это время лишь и действовали красные, сберегал армию для будущего, выводя ее из сферы местной, проигранной в эти дни вооруженной борьбы на Дону. Сохраняя за собой свободу действий, Добровольческая армия могла выжидать разъяснения слишком еще неясной общей обстановки. И создание фронта на Волге или в Сибири, куда инстинктивно тянуло Корнилова, и возрождение Дона – все это лежало в сфере возможностей. Будущее показало, что все это осуществилось. Брест так или иначе не мог не отразиться на будущем ходе событий в России. Все это подсказывало необходимость сохранения прообраза русской армии в лице добровольцев. Ввязываться в борьбу за Кубань после зимнего опыта Дона не могло не казаться рискованнейшей игрой. Помимо малого вероятия, на основании примера донцов, поголовного восстания кубанцев уход на Кубань снова вовлекал общерусскую армию в сферу местных узкокубанских интересов. Свобода действий, выигранная уходом с Дона, сейчас же проигрывалась движением на Кубань. Реальный прирост сил присоединением кубанских добровольцев при движении на Екатеринодар уравновешивался усилением Добровольческой армии донцами походного атамана Попова при движении на зимовники. «Значительно преувеличивавшимся молвою» добровольческим силам на Кубани в Задонье отвечала реально осязаемая сила Донского отряда. Оставаясь в дон ских зимовниках, Добровольческая армия оставалась в руках своего командующего орудием для решения общерусских задач. Идя на Кубань, она связывалась решением задач в кубанском масштабе. Надежды на восстание Кубани были в то время не более реальны, чем надежды генерала Попова на «пробуждение донского казачества». Будущее показало, что надежды походного атамана донцов оказались много реальнее… Наконец, и «необитаемость» зимовников не помешала Донскому отряду пробыть в степях около двух месяцев.