Арсений Зайцов - 1918: Очерки истории русской Гражданской войны

Застрелился Муравьев (бывший офицер, левый эсер, прославившийся своими зверствами в первый период Гражданской войны) 11 июля. Многое в этом неясно. Почему Муравьев, только что прибывший на Волгу (за три недели до мятежа левых эсеров), рассчитывал на возможность подобного поворота своего фронта? Почему он бежал именно в Симбирск, т. е. в пункт наиболее близкий к чешскому фронту (Самарская группа в это время занимала Ставрополь на Волге, в 100 км от Симбирска)? Не было ли тут каких-нибудь посторонних влияний?

Во всем этом выступлении, начиная от Москвы и кончая Муравьевым, каким-то странным диссонансом звучит мотив борьбы не столько с большевиками, сколько с немцами…

Последним откликом мятежа левых эсеров было убийство германского главнокомандующего на Украине фельдмаршала фон Эйхгорна (30 июля, т. е. три недели спустя после убийства Мирбаха) в Киеве. Убит он был по постановлению ЦК партии левых эсеров неким Б. Донским [290].

Наконец, уже эхом прозвучали последние террористические акты эсеров (убийство Коннегиссером в Петрограде 29 августа Урицкого и покушение 30 августа в Москве Каплан на Ленина).

Вспышка в самой Москве, бунт в Чека и измена главнокомандующего не могли не встревожить большевиков, тем более что одновременно с этим вспыхнуло восстание правых эсеров, и притом почти одновременно, в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Арзамасе и Ростове (Ярославском). Центральными очагами восстания были Ярославль и Муром.

Восстание в Ярославле, начатое главным образом белыми офицерами, служившими в советских учреждениях [291], встретило сочувствие в местном населении. Захват порохового склада и склада огнестрельных припасов придали ему значительный размах. Восстание продолжалось две недели (6–21 июля) и потребовало для своей ликвидации высылки советских отрядов из Москвы, Вологды и Костромы.

В Муроме (местопребывании Высшего военного совета Красной армии) восстание началось в ночь на 9 июля, но длилось лишь сутки.

Восстания в остальных пунктах были подавлены советской властью без труда. Таким образом, кроме Ярославля и отчасти Мурома, эти вспышки были совершенно дезорганизованными, и контрреволюционное творчество их руководителя Савинкова оказалось значительно ниже его прежней революционной «работы».

Какую цель преследовали эти восстания? Руководимые эсером Савинковым, они выполнялись руками вряд ли правых эсеров, так как основным ядром главного Ярославского восстания было далеко не социалистически настроенное офицерство.

Если посмотреть на карту, то видно, что восстания сосредоточились в двух очагах: на Архангельском направлении (Ярославль – Ростов Ярославский – Рыбинск) и на Казанском направлении (Муром – Арзамас). Оба очага были удалены от Москвы примерно на 300 км каждый. Как будто, следовательно, они были обращены в сторону центра – Москвы – с севера и востока. Однако оба избранных Савинковым направления как-то связывают общий план восстания с северным десантом (Белым морем) и с Приволжским фронтом.

Ярославский очаг лежал на железной дороге Москва-Архангельск, Муромский – на линии, связывавшей Москву со штабом Восточного фронта в Казани. Совершенно очевидно, что вдохновителем восстания руководила мысль какого то отражения этого восстания на обоих направлениях начавшейся союзной интервенции. Более чем вероятно, впрочем, что этот выбор был Савинкову прямо предуказан финансировавшими предприятие союзными военными миссиями. Непонятно только одно, почему восстания вспыхнули тогда, когда не было никаких шансов ни на их поддержку со стороны Белого моря и Волги, ни то, что они могли бы в какой бы то ни было мере отразиться на действиях этих фронтов.

Во время этих восстаний английский десант на Белом море продвигался совсем не по линии железной дороги Архангельск – Москва, а на Мурманском направлении, т. е. по железной дороге Мурманск – Петроград, и до конца Ярославского восстания англичанами были заняты лишь Соловецкие острова и они продвинулись до Сорок [292]. Первый английский десант в Архангельске высадился лишь 2 августа, т. е. почти месяц спустя после начала восстания, да и то от Архангельска до Ярославля 800 км. Ближе всего, даже ближе Москвы, от Ярославля была Вологда (200 км), где в это время жили послы держав Согласия…

В таком же положении по отношению к Приволжскому фронту был и Муромский очаг. Ближайшим к нему пунктом, занятым чехами и частями Народной армии, была Сызрань – в 500 км от Арзамаса и в 600 км от Мурома.

Иначе говоря, очаги восстания были гораздо ближе к Москве, чем к тем фронтам, на главных направлениях к которым они были избраны. Несоответствие времени и места настолько бросается в глаза, что невольно возникает впечатление о том, что эти восстания были сорваны. Допустить, однако, возможность одновременного срыва восстаний в пяти разных пунктах, при этом удаленных друг от друга на 300 км по воздушной линии, все-таки трудно. Налицо было или невероятное легкомыслие руководителей, или полное непонимание ими ни целей, ни задач восстания. Это, конечно, и спасло большевиков наряду с крайним несовершенством самой техники восстаний…

Восстания правых эсеров – чистый авантюризм. В восстании левых эсеров многое еще неясно, как в смысле его цели, так и в той роли, которую в нем сыграли ВЧК и Муравьев…

В начале июля наши союзники приняли решение об интервенции в Сибири. Собственные контингенты, за исключением батальона англичан и батальона французов, они не предполагали, однако, двигать западнее Байкала. Вопрос, следовательно, сводился к тому, чтобы повернуть стремившихся на Дальний Восток чехов. Непосредственное решение этого вопроса, по-видимому, принадлежало французскому майору Гине. Далеко не полно оринтированный, Гине, должно быть, сам верил в непосредственную помощь союзных контингентов. Во всяком случае он эту уверенность совершенно открыто высказывал и, безусловно, чрезвычайно энергично поворачивал чехов из Сибири назад на Урал и Волгу. Хорошо осведомленный в мотивах действий чехов профессор Масарик [293]говорит: «Это именно майор Гине настаивал на удержании Волжского фронта в ожидании его поддержки воображаемой союзной армией, ожидаемой со стороны Вологды».

Еще более определенно подтверждает это и командир 1-го чешского полка Степанов (русский капитан), которым в середине июля представитель Французской военной миссии, майор Гине, был запрошен о возможности активной помощи со стороны союзников. «Дважды, – пишет Степанов, – совершенно официально я был заверен, что корпус японцев подходит к Чите, а во Владивосток прибыли и высаживаются три дивизии французов, англичан и американцев, по прибытии которых чехам будет дан заслуженный отдых» [294].