Андрей Чернякевич - БНР. Триумф побежденных

Ситуация вокруг белорусской диаспоры окончательно превратила БНР в заложника советской политики. Еще в феврале 1925 г. был ликвидирован белорусский центр в Латвии. Власти обвинили местных деятелей в связях с Минском и планах по присоединению Латгалии к Советской Беларуси. Обвинения эти, по сути, строились на школьной карте с границами белорусского этноса далеко за пределами БССР и на поздравительных открытках в честь Дня независимости! В результате уже летом по приглашению полпредства СССР в Латвии в Минск выехал бывший директор белорусской гимназии в Двинске И. Красковский. Историк А. Сидоревич считает, что в БССР тот отправился в качестве разведчика и от того, как его «примут», зависело, ликвидируется правительство БНР или нет. Вскоре в Прагу из Минска отправляется письмо, выдержанное в весьма «розовых» тонах. Правда, тот же А. Сидоревич высказывает предположение, что на момент своего приезда в Минск сам Красковский мог быть связан с советскими спецслужбами.

В начале 1925 г. заместитель директора Люцинской белорусской гимназии В. Пигулевский писал в Краевой центр:

«…Нужно прежде всего выяснить нашу основную, главнейшую программу — символ веры. Это следует сделать громко, не прячась под ворохом разных “дипломатических обстоятельств”… Вам хорошо известно, что в межнациональных отношениях считаются только с силой. Уже прошел тот период, когда лимитрофы переживали свой “медовый месяц” и держались за старые идеалы и права порабощенных народов… Теперь они — государства, и ничто государственное “им не чуждо”. Теперь они считаются только с силой — и горе нам, если мы никаким способом не можем показать свою силу. Нужно если не дать кулаком в морду, то припомнить в ясных словах, что если придет первая возможность, то мы дадим. Правда, мы закованы в цепи, сидим в неволе — но плохо думает тот, кто считает более подходящим надеяться на милость хозяина и ждать хороших отношений за “хорошее молчаливое поведение”. Такого добродушного раба съедят с косточками».

Те же белорусы Латвии если на что и надеялись, так это на «белорусизацию» именно… Минска! Пигулевский продолжает в своем письме:

«…Вместе с вами жду того момента, когда Минск станет по-настоящему белорусским».

Он всячески поддерживал членов Краевого центра в нежелании «отдавать инициативу возрождения в чужие руки».

2 марта 1925 г. А. Цвикевич, обращаясь к Краевому центру в Вильне, раскритиковал его отношение к правительству БНР:

«Вы выбиваете почву из-под ног нашей пропаганды независимости Беларуси… После этого наше пребывание за границей — как и вообще вся наша работа до сегодняшнего дня — носит характер чего-то невнятного, несерьезного, с чем не стоит считаться, чему нельзя верить…»

В ответе из Вильно белорусской эмиграции недвусмысленно дают понять, что ее время прошло. На страницах местных белорусских газет самой разной ориентации печатаются статьи с призывом к деятелям БНР «возвращаться домой». В апреле 1925 г. в Праге прошло совещание с участием А. Цвикевича, П. Кречевского, Б. Тарашкевича, В. Игнатовского, А. Смолича и Беккера, на котором прозвучала идея создания единого белорусского фронта.

Сама конференция, или Второе белорусское национальное совещание, как было первоначально запланировано, готовилась с целью создания так называемого «заграничного представительства». Средства на ее проведение пообещала выделить Литва, чье руководство было заинтересовано в том, чтобы, с одной стороны, покончить с правительством БНР как уже изжившим себя политическим проектом, а с другой — сохранить влияние на белорусов. Непосредственно переговоры об организации совещания с А. Цвикевичем и В. Ластовским от имени Краевого центра вел кс. А. Станкевич, который поддерживал также тесные отношения с Ковно. В конце мая — начале июня 1925 г. в Гданьске белорусские деятели обсудили будущую политическую конференцию. В. Ластовский позже вспоминал:

«На совещании около Данцига в Оливе, где присутствовали я, Цвикевич, Тарашкевич, Яремич, Станкевич и др., Цвикевичем было поставлено предложение о ликвидации правительства БНР, я возражал против ликвидации, потому что мне казалось, что с ликвидацией правительства БНР не будет за границей голоса в пользу белорусского народного движения. Инициатором возвращения в БССР был А. Цвикевич, и его поддерживали громадовцы».

Однако к концу лета ситуация вокруг конференции успела коренным образом измениться. 14 августа 1925 г. ЦК КП(б)Б принял решение о финансировании конференции в Берлине при условии признания Минска в качестве единого политического и культурного центра, отказа от ориентации на Лигу Наций и передачи полномочий БССР. На проведение этой акции было решено выдать А. Ульянову 3 тыс. рублей. Не случайно уже очередная встреча в Гданьске в августе 1925 г. проводилась за счет средств советского полпредства в Литве. Как раз накануне на встрече в Сопоте между представителями Советской и Западной Беларуси было окончательно решено создать единый политический фронт (А. Ульянов выступил на этом совещании с докладом относительно запланированного роспуска правительства БНР). Б. Тарашкевич пишет:

«Несколько дней спустя после сопотского совещания я встретился случайно в Данциге с Ал. Цвикевичем. Он заявил, что считает “историческую” роль бэнээровского правительства законченной, проигранной, что надо ехать в БССР для созидательной работы. Выразил полную готовность признать безоговорочно Советское правительство. Тогда же я встретил и Ластовского, приехавшего на свидание с ксендзом Станкевичем. В разговоре со мной он не скрывал своего враждебного отношения к советской власти, как раз по мотивам национального характера. К ликвидации бэнээровского правительства относился как к национальной измене».

На самом деле само понимание неизбежности отказа от БНР как исчерпавшего себя политического проекта давалось национальным деятелям ценой огромных психологических и моральных усилий. Тот же А. Цвикевич позже показал на допросе:

«Ликвидация БНР не была маневром, который должен был обмануть советскую власть, а… совершенно последовательным политическим актом… Ликвидировать традицию, которая связывала нас преемственно с “Нашай нівай”, ликвидировать центр, который являлся своего рода живой декларацией всего белорусского народнического движения, раскассировать и вбить осиновый кол в политическую установку, которая оформляла национально-демократический идеал этого движения, было не так легко, как это может показаться со стороны. Для этого нужно было пережить тяжелую внутреннюю борьбу, решиться на упрек в ренегатстве, в измене “национальному делу” — упрек, который был действительно брошен в лицо и мне, и моим товарищам…»