Кассия Сен-Клер - Золотая нить. Как ткань изменила историю. [калибрятина]

Этой моде следовали не только монархи. На протяжении 1590-х гг. лорд Беркли судился со своим портным. Лорд обвинял портного в том, что тот обманул его, использовав меньше серебряного кружева для костюма, чем было заказано, и прикарманил разницу. (Это слуга заметил расхождение в счете, который включал «на 80 унций» больше кружева, чем было обнаружено на готовом платье.) В 1632 г. выяснилось, что пристрастие Карла I к кружевам и тонкому льняному полотну обходится королевству в 2099 фунтов стерлингов в год: общественное недовольство, последовавшее за этим разоблачением, привело к тому, что был составлен план сокращения расходов на королевский гардероб. Монарх был недоволен. (Ему не следовало волноваться. План так и не был приведен в исполнение, а самого короля довольно скоро обезглавили.) Оппоненты короля, вопреки тому, что они проповедовали скромность в одежде, не остались равнодушными к кружевам. Оливер Кромвель, умерший в 1658 г. и знаменитый тем, что велел писать себя «с бородавками и всем прочим», все же был похоронен в платье, отделанном дорогими фламандскими кружевами [265].

Кружевницы

«Тонкая нить, воспетая искусством и мануфактурой».

Томас Фуллер, «Знаменитые люди Англии», 1662

На первый взгляд, история кружева – это история роскоши, но, разумеется, всегда есть оборотная сторона, которую надо принимать в расчет. Кружево, которое украшало шеи богатейших людей в Европе и которое до сих пор сияет на их портретах, зачастую создавали, стежок за стежком, при свете свечи бедняки.

В некоторых случаях рукоделие могло обеспечить финансовую стабильность. 1 сентября 1529 г. в городе Амстердаме был издан указ: «Все бедные девушки, старые или молодые, неспособные к плетению кружев или не умеющие заработать себе на жизнь», должны встречаться каждое утро до 6 часов утра, чтобы их бесплатно обучали «прядению и другому ручному труду, посредством чего они смогут себя содержать и не обременять церковный приход» [266].

Несмотря на то что открытие Нового Света и использование новых торговых путей принесло немало богатств в сундуки Старого Света, пропасть между богатыми и бедными увеличивалась. И хотя богатые были готовы платить крупные суммы за кружева, как мы уже видели, эти деньги упорно отказывались течь к тем, кто их создавал. Отчасти по причине того, что кружевницы в подавляющем большинстве были женщинами и не создавали союзы или гильдии. Это имело значение, потому что гильдии давали некоторый статус мастерам, которым могло не хватать его на индивидуальном уровне. Без объединения кружевницам было трудно продемонстрировать экономическую важность своей работы или потребовать повышения оплаты и статуса так же, как позументщикам или красильщикам. (Но строгие правила гильдий могли лишать экономической свободы. К примеру, позументщики, не входившие в гильдию, могли работать только с простой льняной нитью, потому что работа с драгоценным металлом была привилегией гильдии. Но кружевницам гильдии явно не хватало.) Кружевницы, работавшие иглой и коклюшками в неформальных домашних мастерских, были слишком рассредоточены, чтобы организоваться [267].

Половая принадлежность мастериц также понижала и их статус, и оплату труда. Стольких женщин обучили работать иглой, что потенциальной рабочей силы было слишком много, и это снижало плату до мизерной. Губернатор Гавра в 1692 г. оценил количество кружевниц в регионе в 20 000. Лорд Дорсет назвал ту же цифру, говоря об общем числе кружевниц в Англии, хотя цифра кажется несколько заниженной. Лоренцо Магалотти, путешествовавший по Англии с Козимо Медичи, написал из Девоншира, что «в этой стране нет ни одного дома, как нет его и в Сомерсете, где бы не делали белое кружево в большом количестве; поэтому не только все королевство снабжается им, но его еще и вывозят в большом изобилии» [268].

В 1589 г. магистраты Гента приняли закон, запрещающий служанкам оставлять свои места, чтобы стать кружевницами: только детям до двенадцати лет, которые все еще жили дома, было разрешено продолжать плести коклюшечные кружева. Похожий закон был принят в Тулузе на юге Франции в 1649 г. Слишком много женщин занимаются плетением кружев, ворчали законодатели, поэтому найти служанку стало невозможно. Более того, логически рассуждали они, ношение кружев настолько широко распространено, что невозможно с уверенностью отличить знатных женщин от незнатных ( les grandes et les petites [269]).

Но, хотя плата была явно соблазнительной, особенно в тех областях, где плели кружева, неожиданно вошедшие в моду, надежным это занятие не было. Производство кружев то расширялось, то сужалось в ответ на меняющиеся вкусы и экономические условия. Когда Кольбер в 1660-х гг. вливал ресурсы во французские кружевные мануфактуры, итальянцы, зависящие от производства венецианского гипюра, буквально на другое утро обнаружили, что на их товар спрос стал меньше. Кружевницы были под постоянной угрозой снижения платы, так как существовали оазисы дешевого труда в сиротских приютах и женских монастырях.

Разница между платой мастерицам и теми суммами, которые отдавали за кружево даже умеренно состоятельные люди, была огромной. Расходная книга Джеймса Мастера, английского сельского джентльмена, показывает, что 7 октября 1651 г. он был счастлив заплатить 3 фунта стерлингов за чуть больше ярда и трех четвертей «фламандских кружев, чтобы сделать мне ленту и манжеты», а три дня спустя он же заплатил своему слуге Ричарду только 1 фунт и 5 шиллингов в качестве квартального заработка. Эта разница некоторым образом объясняет, почему – вопреки ожиданиям города Амстердама – обучение женщин плетению кружев не избавляло церковный приход от требований бедных. «Она сплела коклюшечное кружево, – написано было в графе расходов, – заработав девять пенсов в неделю» [270]. 8. Пальто Соломона. Хлопок, Америка и торговля

Беглецы

«Одна из наших ошибок как нации [это] то, что мы прощаем [рабам] греховную утонченность. Мы позволяем им слишком хорошо одеваться. Это сбивает их с пути. Мы будем наказаны за это».

Слова дамы с Юга, услышанные в отеле Северной Каролины, 1862

В начале августа 1851 г. Соломон сбежал. Ему было сорок пять лет, и этот возраст почти вдвое превышал возраст среднего беглеца. Но он все еще был достаточно силен, чтобы пережить тяготы пути через всю страну от Холлоу-Спрингс, Джорджия, до свободного штата дальше на севере. Крепкого сложения, среднего роста (около пяти футов и восьми дюймов), Соломон не был ни слишком светлокожим, ни слишком темнокожим. Без особых примет вроде недостающего зуба или пальца на руке или ноге, шрамов на лице или теле, на которые владельцы рабов обычно обращали внимание, Соломон был относительно неприметным. У него были и другие преимущества. Как «первоклассный кузнец», он с легкостью смог бы найти работу в любом другом месте. От природы Соломон был молчаливым и становился разговорчивым, «только если напьется», поэтому у него было меньше шансов себя выдать. Он все спланировал заранее и взял с собой весь гардероб: «двое новых черных брюк, одну черную накидку из саржи, один красный с черным сак [пальто], одно окрашенное грецким орехом [sic] пальто, одну черную меховую шляпу, одну пару магазинных ботинок» [271].