Валерий Степаненко - Византия в международных отношениях на Ближнем Востоке (1071-1176)

В западноевропейской историографии внешняя политика Византии конца XI–XII вв. также исследовалась преимущественно в связи с крестовыми походами. История изучения последних насчитывает уже второе столетие, начиная с работ М. Мишо и Э.Дюлорье и кончая трудами Р. Груссе, К. Казна, С. Рэнсимена и Г. Майера [191; 146; 151, 84–90; 153, 6–230; 154, 118–125; 173; 237, 717–733; 238, 93–184; 263, 3–12; 264]. Для западноевропейской и американской историографии XIX — первой половины XX в. характерен апологетический подход к движению крестоносцев. Для Э. Дюлорье крестоносцы — «мстители униженного креста». Их освободительная миссия в отношении закабаленного «неверными» сельджуками христианского населения Ближнего Востока, в недавнем прошлом подвластного Византии, неоспорима, а благородные цели, как, например, оказание помощи империи и освобождение Иерусалима из рук «неверных», делают их носителями и выразителями общехристианских чаяний и идеалов [173, 226]. Как следствие, христианское население Ближнего Востока рассматривается Э. Дюлорье в качестве естественного союзника западных «освободителей», а Византия, не столь уж безоговорочно воспринявшая «благородные» цели похода и пытавшаяся использовать «мистический порыв» крестоносцев в своих интересах, объявляется изменницей «общехристианскому делу». Элементы данной трактовки крестовых походов, не имевшей ничего общего с реальностью и в дальнейшем неоднократно использовавшейся в интересах империалистических государств новейшего времени, ныне сохранились в трудах лишь отдельных исследователей. Ярчайший пример апологетики походов — трехтомная монография французского исследователя Р. Груссе, кстати, все еще являющаяся лучшей в плане фактологии [191]. Лишь здесь дано подробное описание и анализ Константинопольского соглашения Алексея I с крестоносцами, предопределившего характер дальнейших отношений двух сторон. В то же время при анализе отношений королей Иерусалима с императорами Византии исследователь пытался доказать, что они были основаны не на признании первыми сюзеренитета вторых, но на общехристианской солидарности в борьбе с «неверными», будучи братскими по характеру и равноправными по форме [191, 2, 407]. Для доказательства данного тезиса Р. Груссе либо игнорирует известные факты, его опровергающие, либо отметает Свидетельства византийских хронистов как тенденциозные. Даже борьба между Византией и Иерусалимским королевством за влияние в Антиохийском княжестве, о которой сообщают латинские хронисты, замалчивается, а попытки королей установить свой контроль над Антиохией объясняются некими высшими интересами, общехристианскими, кои и выражали владетели «святого града». Лишь недавно данный вопрос был четко поставлен и разрешен Г. Э. Майером [237, 717–733].

Вышедшая в свет позже столь же монументальная монография английского исследователя С. Рэнсимена при значительно меньшей информативности была свободна от многих догм апологетики крестовых походов. В частности, анализируя отношения Византии с крестоносцами, автор убедительно опроверг традиционные обвинения империи в измене «общехристианскому» делу. В то же время С. Рэнсимен развил теорию об освободительном характере походов в отношении христианского населения Ближнего Востока, квинтэссенция которой была дана им в докладе на X конгрессе историков в Риме (1955). Исследователь заявил, что «армяне оставались единственным народом византийской сферы влияния, который рассматривал крестовый поход как святую войну, а крестоносцев, как таковых, по крайней мере во время их первой экспедиции, как ведомых и вдохновляемых богом [265, 624]. Как следствие, дабы обосновать теорию освободительной миссии крестоносцев, были сделаны попытки доказать, что первый крестовый поход был предпринят по просьбе Византии, что и предопределило его характер акта помощи Запада Востоку. Обусловленность похода призывом Византии о помощи доказывал П. Харанис [162, 17–36]. В. Хольцман, Д. Мунро и Дж. Хилл на основании свидетельств западных хронистов о присутствии византийских послов на соборах католической церкви в 80–90-х годах XI в. сделали вывод о том, что поход прямо связан с оказанием военной помощи Запада Византии (205, 38–67; 240, 731–733; 199, 222–227]. Против столь односторонней трактовки причин похода выступил Р. Лемерль [229, 595–620]. К. Казн убедительно показал, что легенды о насилиях «неверных» над христианским населением Ближнего Востока и над западными паломниками к «святым местам» были сфабрикованы католической церковью и не явились поводом для начала движения крестоносцев [163, 6–230; 154, 118–125]. Анализ положения на Ближнем Востоке накануне похода содержат труды Ж. Лорана и К. Казна [224; 225; 147, 1–267].

В круг вопросов, связанных с ближневосточной политикой Византии, входит и история государств, граничивших с нею и образовавшихся на принадлежавших ей ранее территориях вследствие сельджукской экспансии и первого крестового похода. Так, достаточно полно исследована политическая история Иерусалимского королевства, Лучшей здесь, несмотря на появление в 60-е годы монографии Дж. Правера, остается работа Груссе [251; 191]. Внутриполитическую борьбу в период правления Фулько Анжу и регентства Мелисенды детально исследовал Г. Э. Майер [238, 93–184]. Из трудов, посвященных истории Антиохийского княжества и графства Триполи или судьбам их правителей, основными являются труды К. Казна [146] и Ж. Ришара [258; 259, 103–108]. Ранний период истории Антиохийского княжества полно освещен американским исследователем Р. Никольсоном в его монографии о регентстве Танкреда [242], тогда как образованию графства Триполи и отношениям Раймунда Сен Жилля с Алексеем Комнином посвящен ряд работ Дж. и Л. Хилл [199, 222–227; 200; 201]. Меньше «повезло» графству Эдесскому, возможно, потому, что его судьбы прослеживаются преимущественно по армянским и сирийским источникам достаточно отрывочно. Обобщающих работ по его истории нет. Наиболее значительной из существующих является монография Р. Никольсона, посвященная третьему графу Эдессы Жослену I де Куртенэ (1102–1131) [243]. Практически нет работ по истории графства Марашского. Единственным монографическим исследованием истории Киликийского армянского государства является работа Г. Г. Микаеляна, несколько устаревшая в разделах, посвященных первому периоду существования княжества Рубенидов [98]. Монументальные труды К. Каэна посвящены истории Румского султаната и эмиратов Артукидов Диар Бакра [150; 145, 219–276]. Столь же значительна и работа Н. Елисеева, освещающая внутреннюю и внешнюю политику атабека Алеппо Нур ад-Дина (1146–1174), противника Рума и государств крестоносцев, объединившего под своей властью Сирию, Месопотамию и часть Малой Азии [176]. В целом данные исследования затрагивают отдельные аспекты международных отношений на Ближнем Востоке, в рамках которых развивались и отношения Византии с государствами региона. В известной степени это дает возможность реконструировать международные отношения здесь на протяжении исследуемого периода с достаточной полнотой.