Николой Крадин - Империя Хунну

Второй этап (129–58 гг. до н. э.) хунно-ханьских отношений — это время правления ханьского императора У-ди. В годы его правления принципиально изменился характер политических отношений кочевников с Хань. Император У-ди был категорически против заключения договора с хунну на прежних равных условиях. Номадов также не устраивал более низкий статус вассалов. Не имея возможности получать товары и продукты из-за пределов степи мирными способами, кочевники были вынуждены компенсировать отсутствие «подарков» и рынков грабительскими набегами. Они совершались с определенной периодичностью в 108, 103–102, 92–91, 82, 80–78 и 73 гг. до н. э. Однако после кампании 73–72 гг. до н. э. набеги кочевников на Китай прекратились. Это было связано с тем, что несколько климатических стрессов подряд (72, 68 гг. до н. э.) ослабили экономический и военный потенциал хунну. Затем внутри хуннских племен началась «гражданская война».

Третий этап (56 г. до н. э. — 9 г. н. э.) хунно-китайских отношений можно отсчитывать со времени принятия шаньюем Хуханье вассалитета от ханьского императора. Официально политика хэцинь была заменена системой «даннических» отношений. Хунну обязывались признавать сюзеренитет Хань и платить дань. За это император обеспечивал свое покровительство шаньюю и дарил ему как вассалу ответные подарки. В действительности вассалитет номадов, замаскированный в терминах, отражавших китайское идеологическое превосходство, был старой политикой «дистанционной эксплуатации». «Дань» шаньюя имела только номинальное значение. Однако ответные «благотворительные» дары были даже намного больше, чем при системе хэцинь. Кроме того, по мере необходимости шаныой получал от Китая земледельческие продукты для поддержки своих подданных.

Четвертый , последний этап (9–48 гг.) отношений между империей Хань и имперской конфедерацией Хунну по своему содержанию схож с первым этапом. Поводом к разрыву мирных отношений послужили территориальные претензии Ван Мана, вмешательство в хунно-ухуаньские отношения (что с точки зрения шаньюя было вмешательством в его личные дела) и, наконец, подмена шаньюевой печати китайскими послами. Судя по всему, в отличие от первого этапа отношений Хунну и Китая номады несколько изменили акцент своей внешнеполитической стратегии в сторону активизации набегов на территорию Хань. Возможно, это было связано с ослаблением пограничной мощи Китая и нестабильной политической ситуацией внутри страны. Если раньше северные границы Китая охраняла мощная сеть сигнально-караульных служб, города и наиболее ответственные участки Великой стены охраняли хорошо вооруженные гарнизоны, то в ранний период Младшей династии Хань (с 23 г.) содержание такой армии было китайскому правительству не по средствам. Набеги оказывались более безопасными и безнаказанными для степняков, чем ранее.

Таким образом, изложенный материал показывает, что взгляд на историю взаимоотношений кочевников и земледельцев только через призму извечного антагонизма или извечного симбиоза представляется излишне упрощенным. История хунно-ханьских отношений, в частности, показывает, что на протяжении 250 лет в степи существовали периоды как мира, так и военного противостояния. Конечно, ксенократическая природа степных империй предполагала милитаризованный образ жизни кочевников и, в известной степени, более воинственный характер пограничной политики номадов со всеми вытекающими из этого последствиями. За время с 209 г. до н. э. по 48 г. н. э. хунну по разным подсчетам вторгались на территорию Китая от 40 до 70 раз (если условно один набег приравнять к одному году), тогда как ханьцы за это же время только в течение 15 лет вели военные действия против хунну вне пределов Великой стены.

Особенное внимание хотелось бы обратить на стратегию вымогательства. Есть соблазн называть ее данью. Однако «дистанционная эксплуатация» и «данничество» — это разные явления. Данничество предполагает политическую зависимость данников от взимателей дани [531] Першиц 1976: 290–293. . Китай никогда не был завоеван хуннами и политически от них не зависел. Китайцев было в несколько десятков раз больше, чем номадов. Они обладали более мощной экономической базой. В то же время «дистанционную эксплуатацию» нельзя отождествлять с «контрибуцией», поскольку последняя имеет разовый характер в отличие от циклически повторяющейся пограничной политики кочевников.

Источники позволяют подробно рассматривать «дистанционную эксплуатацию» кочевников с хуннского времени. Однако это не означает, что она не использовалась раньше. Не значит это и то, что она была забыта впоследствии. Страбон описывает чрезвычайно похожую ситуацию, например, применительно к кочевникам «скифо-сакского» мира (правда, видимо, не поняв до конца суть дела): «Эти племена [которые подвергались набегам] согласились платить апарнам дань; дань состояла в дозволении им в определенное время совершать набеги на страну и уносить добычу. Но когда они дерзко нарушали договор, начиналась война, затем опять примирение, а потом снова военные действия. Таков образ жизни и прочих кочевников; они постоянно нападают на своих соседей и затем примиряются с ними» (IX, 8, 3).

Придя в Европу, гунны практически воспроизвели старый хуннский механизм внешнеполитического преуспевания. Сначала совершался набег, после чего поступало предложение о заключении мирного договора, который предполагал богатые «подарки» номадам. Только Византия платила Атгиле до 700 фунтов золота в год. Но это было, вероятно, для Константинополя выгоднее, чем содержать большие гарнизоны на границе [532] Прокопий Кесарийский 1993: 36, 48, 113, 188, 341, 352; Вернадский 1996: 155–156, 158; Maenchen-Helfen 1973: 190–199, 270–274. . Гунны Прикаспия практиковали ту же дистанционную модель в отношении соседей. Набеги, вымогание субсидий, раздача добычи воинам — вот ее основные составляющие [533] Гмыря 1995: 129–130. .

Более поздние кочевые империи практиковали такой же набор стратегий эксплуатации оседлых аграрных обществ. В калейдоскопе набегов и войн, перечислений бесконечных посольств можно отыскать привычные механизмы международной политики номадов. Тюрки практиковали ту же дистанционную модель эксплуатации, что и хунну. Набеги они чередовали с мирными посольствами. Уйгурский вариант поведения выглядит, например, несколько иначе. Но и он вписывается в генеральную модель. Доходы уйгуров складывались из следующих частей: (1) согласно «Договорам» с Китаем они получали ежегодные богатые «подарки». Кроме этого, богатые дары выпрашивались по каждому удобному поводу (поминки, коронация и т. д.); (2) китайцы также были вынуждены нести обременительные расходы по приему многочисленных уйгурских посольств. Однако китайцев больше раздражали не затраты продуктов и денег, а то, что номады ведут себя не как гости, а как завоеватели. Уйгуры устраивали пьяные драки и погромы в городах, хулиганили по дороге домой и воровали китайских женщин [534] Бичурин 1950а: 327. . Так же вели себя монголы в минское время [535] Покотилов 1893: 64, 65, 88, 99, 100, 138. ; 3) уйгуры тоже активно предлагали свои услуги китайским императорам для подавления сепаратистов внутри Китайского государства. Их помощь была очень специфической. Участвуя в военных кампаниях на территории Китая в 750–770-х гг., они нередко забывали о своих союзнических обязательствах и просто грабили мирное население и угоняли его в плен; 4) в течение почти всего времени существования Уйгурского каганата номады обменивали свой скот на китайские сельскохозяйственные и ремесленные товары. Уйгуры хитрили и поставляли старых и слабых лошадей, но цену запрашивали за них очень высокую [536] Бичурин 1950а: 323. . Такие же отношения существовали между монголами и династией Мин [537] Покотилов 1893: 76, 108, 109, 193–196 и др. . От такой торговли китайцы терпели убытки, а прибыль получали одни номады. Фактически эта торговля, как и подарки, являлась платой номадам за мир на границе.