Людвик Флек - Возникновение и развитие научного факта

Он не делает этого, по-видимому ощущая, что такой ход мысли был бы слишком традиционно-гносеологичен. Упор на социальное «измерение» процесса познания, надеется Симпатий, поможет избежать противоречий подобной гносеологии.

На примере деятельности лагерной лаборатории Флек хочет доказать, что именно социальная коллективная природа научного познания исключает саму постановку вопроса об окончательной, т. е. не подверженной никаким последующим верификациям, научной истине. Те же рассуждения мы находим на страницах повествования Флека о работе коллектива под руководством прославленного бактериолога фон Вассермана. Понятие истины, вообще, имеет смысл только тогда, когда указаны конкретно-исторические условия его применения в рамках, определяемых стилем мышления. По логике рассуждений Флека, это ведет не к агностициз* му или скептицизму, а, напротив, к максимально возможному оптимизму: никогда не будет остановлен процесс научного поиска, борьбы мнений, совершенствования аргументов; наука не умрет, не окостенеет в догматике, не превратится в «священное писание», останется навсегда живым, развивающимся организмом.

Однако позиция оптимиста должна быть укреплена, иначе она может быть подорвана скепсисом. Нельзя противопоставлять скептицизму одну лишь оптимистическую декларацию. Воюя с «метафизическим реализмом» в теории познания, с примитивным кумулятивизмом, логицистскими и эмпирицистскими методологическими концепциями, Флек не мог найти достаточно устойчивой опоры в своем «историцизме». Сравнительно-историческая эпистемология, как ее понимал Флек, оказалась (скорее всего, против воли ее глашатая) сродни релятивизму. Рассмотрение процесса научного познания, ограниченное только социальной стороной последнего, через которую Флек пытался выразить все прочие характеристики и стороны этого процесса, привело к утрате ориентиров, позволяющих отличить заблуждение от истины. Флек, безусловно, осознавал это обстоятельство, но с присущим ему полемическим задором пытался обратить его в пользу развиваемой им концепции. Попытки эти не могли увенчаться успехом.

Но означает ли это, что сама эпистемологическая концепция польского микробиолога стала лишь зигзагом в развитии философии науки? Такой вывод был бы абсолютно неверным. Идейное содержание этой концепции шире и глубже тех неприемлемых следствий из нее, которые возникают из-за упрощенной трактовки ее ключевых понятий и критических интенций.

Исключительно важное значение имеет главная идея Флека: продуктивная эпистемология не может развиваться в отрыве от социального и социально-психологического аспектов научного познания. Эпистемологические понятия должны анализироватъся и разрабатываться в «многомерном пространстве», образуемом совокупностью когнитивных и социальных измерений науки. В таком анализе должны приобрести новое содержание традиционные эпистемологические понятия (факт, теория, метод, истина, доказательство и др.), а рядом с ними стать такие понятия, как «стиль мышления», «мыслительный коллектив», «идеал познания», «консенсус» и другие, имеющие очевидную социальную и социально-психологическую нагруженность. Понятие истины должно быть поставлено в смысловую связь с этими понятиями. Отсюда глубокая реформа теории научной рациональности, которая должна открыть новые перспективы эпистемологии.

Флек был одним из пионеров этой реформы, трудно, с противоречиями пробивающей себе путь в философии науки. И поэтому его работы в этой области сохраняют свое значение и в настоящее время, когда синтез когнитивно-методологического и социальных аспектов науки становится одной из главных тенденций современной теории научного познания.

Выход английского перевода книги Людвика Флека «Происхождение и развитие научного факта» знаменует осуществление проекта, который я настойчиво рекомендовал своим друзьям и знакомым (но не редакторам нынешнего издания), хотя впервые я познакомился с этой книгой четверть века назад. Советуя им перевести книгу Флека, я не просто хотел сделать ее доступной англоязычному читателю, а, скорее, вообще сообщить о ней читателям. За двадцать шесть лет я встретил только двух человек, которые прочли эту книгу независимо от моих советов. (Одним из них был Эдвард Шильс, который вообще читал все на свете; вторым был Марк Кац, знавший автора этой книги лично). По словам редакторов этой книги, они впервые узнали о ней от меня. Учитывая это, я не мог отказать в их просьбе написать несколько вступительных слов о том, чем я обязан Флеку.

Насколько мне не изменяет память, я впервые прочитал эту книгу в 1949 г. или в начале 1950 г. В то время я был членом Гарвардского Научного общества (Society of Fellows), пытаясь одновременно подготовиться к переходу от исследований в области физики к истории науки и разработать ту идею, которая осенила меня двумя или тремя годами ранее [11] Более подробное описание этого «озарения» можно найти в предисловии к недавно опубликованному сборнику моих работ «The Essential Tension: Selected Studies in Scientific Tradition and Change». Chicago, 1977. . Она касалась той роли, которую в развитии науки играют отдельные некумулятивные эпизоды, с тех пор называемые мною научными революциями. На эту. тему, которая не имела тогда еще своего названия, не было и подобранной библиографии, и сформировать круг моего чтения было, скорее, исследовательской задачей, часто решаемой по наитию. Одно примечание в книге Р. Мертона «Наука, технология и общество в Англии XVII века» [12] Merton R. K. Science, Technology, and Society in Seventeenth Century England. N.-Y., 1970, p. 221 ff. Монография Мертона впервые была опубликована в 1938 г. навело меня на работы по генетической психологии Жана Пиаже. Хотя книга Мертона была, безусловно, подарком для начинающего историка науки, книга Пиаже, конечно, таковой не была. Но еще более неожиданным было примечание, которое привело меня к Флеку. Я нашел его в книге Ганса Райхенбаха «Опыт и предсказание» [13] Reichenbach Н. Experience and Prediction. Chicago, 1938, p. 224 ff. .

Конечно, Райхенбах как философ вряд ли согласился бы с тем, что у фактов есть свой жизненный цикл. Упоминая гравюру, в которой Флек видел пример изменения представлений о строении человеческого скелета, он писал: «Интеллектуальные операции указали нам путь к преодолению ограниченности наших субъективных интуитивных способностей… Каждая картинка, несмотря на содержащиеся в ней частные ошибки, может добавить некоторые истинные детали в композицию». Флек не мог бы написать такую фразу точно так же, как Райхбнбах не стал бы говорить о «происхождении и развитии научного факта». Но последнее выражение было названием книги Флека, и Райхенбах должен был привести его, когда упомянул об этой гравюре. Прочитав это, я сразу же понял, что книга с таким названием должна касаться как раз тех проблем, которые волновали меня. Знакомство с книгой Флека вскоре подтвердило эту интуицию, и тем самым было положено начало моим не всегда последовательным усилиям дать этой книге более широкую аудиторию. Одним из тех, кому я показал ее, был Джеймс Браян Конант (James Bryant Conant), в то время Президент Гарварда, а вскоре чрезвычайный посол (High Commissioner) США в Германии. Несколько лет спустя он не без юмора рассказывал о реакции немецких коллег, которых он познакомил с этим названием: «Как возможна такая книга? Факт — это факт. У него нет ни возникновения, ни развития». Такая парадоксальность, конечно, и привлекла меня к этой книге.