Людвик Флек - Возникновение и развитие научного факта

В состав коллектива входили: 1 — молодой поляк, врач без специального образования, игравший роль руководителя коллектива; 2 — доктор права и философии, видный австрийский политический деятель; 3 — рабочий с фабрики резиновых изделий, немецкий коммунист; 4 — молодой чешский врач с некоторыми элементами бактериологического образования; 5 — чешский ветеринар-практик без бактериологического образования; 6 — голландский студент-биолог со своим помощником, студентом III или IV курса медицинского факультета; 7 — венский кондитер. Я в этот коллектив не входил, в его работе никакого участия не принимал, но мог наблюдать ее в непосредственной близости. Коллектив, помимо прочего, имел такое задание: исследовать, находится ли в легких подопытных мышей и кроликов, зараженных определенным методом (через нос), бактерии сыпного тифа (Riskettsii prowazeki). Но сотрудники этого коллектива никогда не видели Riskettsii и не были знакомы с обычной флорой бактерий в легких и бронхах. Они не знали также клеточных элементов этих органов. Поэтому они должны были по описаниям и иллюстрациям научиться видеть элементарные вещи, т. е. пройти как бы обратный путь по сравнению с нормальным обучением.

В лаборатории имелось два описания Riskettsii: более старое, принадлежавшее немецкой исследовательнице Сикоре, и более современное, француза Жиро. В обоих пособиях описывался и иллюстрировался, во всяком случае небесспорным образом, сложный цикл развития этих микробов. Итак, сотрудники этого коллектива нашли в микроскопических препаратах, изготовленных с исключительной тщательностью, точно по книжным предписаниям, все стадии цикла развития Riskettsii и требуемую очередность этих стадий, несмотря на то, что в материале, которым они располагали, не было культуры этих бактерий. Они сложили весь цикл развития отсутствовавшей в материале культуры из чего угодно: из микродоз красителя различных оттенков, из капель жира, из разных бактерий, из клеточных остатков. Это получилось не сразу. Конструкция росла постепенно, в атмосфере взаимного психологического воздействия, разжигавшего любопытство и укреплявшего убеждения. Коллективный настрой, который был движителем этого невообразимого синтеза, складывался из напряженного ожидания результата, из стремления быть первым, кому удастся что-то найти и не запоздать с подтверждением, что нечто уже было установлено, из желания удовлетворить руководителя, проявлявшего настойчивость. В принципе составляющие этого настроя были такими же, какие наблюдаются обычно. И вот ситуация — рождение открытия, — какую я наблюдал.

Руководитель: (делает выговор биологу за то, что тот еще не научился окрашивать Riskettsii): Если бы они были хорошо окрашены, можно было бы их увидеть в препаратах из легких инфицированных животных, ведь согласно литературе они наверняка находятся там.

Биолог: (своему помощнику, чтобы отвлечь внимание руководителя): Сегодня препараты выглядят не так, как обычно.

Помощник: Я их дольше держал в ксилоле.

Биолог: А это что за блестящие одинаковые розовые тельца? До сих пор мы их не видели. Неужели…

Помощник: Я тоже их заметил, меня сразу поразило, что они тут. Может быть, это те самые corps homogenes rouges, по Жиро? Биолог: Именно это я и подумал…

Руководитель (заглядывая в микроскоп): Да, это могут быть они. Помощник: Ну, конечно, а что же еще? Биолог: Наконец-то мы их нашли.

Руководитель: Самое время. Наконец, хоть что-то позитивное.

Это были зернышки эозинофилина из лейкоцитов кролика, как я выяснил потом. Но в истосковавшемся по удаче коллективе разнеслась весть: наконец, найдены Riskettsii в препаратах из кроличьего легкого. Вскоре радостный настрой овладел коллективом, определенность результата уже не вызывала сомнений: коллектив верил своему руководителю, руководитель настаивал на мнении своих «специалистов», которое он подтвердил для сохранения своего авторитета, а эти «специалисты», возможно, вначале немного чувствовали, что произошло нечто от их воли не зависящее, но согласие всей группы быстро развеяло все сомнения. Кондитер и резинщик, которые представляли «здравый смысл», важно, со знанием дела популяризировали открытие. Словом, социальные силы, действовавшие в коллективе, были такими же, какие наблюдаются обычно.

Потом, звено за звеном, вырос целый цикл. То, что ему не соответствовало, шло за счет допустимых расхождений данных в этой области. Ведь и Жиро, и Сикора не вполне согласовались друг с другом. А кроме того, известно, что биология — это не математика. Был провозглашен лозунг Die unvermeidliche biologische Unexaktheit [215], брошенный упомянутым в списке членом коллектива — доктором права и философии, который считался высшей критической инстанцией коллектива.

Нельзя сказать, что развитие этого «знания» происходило слишком поспешно, напротив, не было недостатка в долгих дискуссиях и повторных анализах. Иногда некоторые утверждения отвергались, поскольку никто не стеснялся признаться в ошибке.

По аналогии с циклом развития Riskettsii возник сложный корпус иных наблюдений и опытов: морских свинок лихорадило, когда им прививали очередную легочную вытяжку (в которой вообще не было бактерий, а повышение температуры наступало из-за абсцесса в заднем проходе, куда неумело всовывали термометр). Анализы язв, по методу Жиро, на коже кроликов давали именно ожидаемые результаты потому, что кожные анализы в неумелых руках всегда подтверждают то, чего от них ожидают. Анализы иммунитета у свинок, перенесших паратиф, всегда были положительные, ибо если даже при повторном заражении возникала лихорадка, ее объясняли несуществующей пневмонией, которую коллективное воображение создавало так же, как наличие бактерий Riskettsii.

Полтора года работало это коллективное заблуждение, оформленное в систему, в которой было не больше логических прорех, чем в любом научном достижении. После эпохи «открытий» наступила эпоха «рутины» с ее устоявшимися методами, со своеобразным накопленным опытом и сноровкой. И все сходилось для участников коллектива не более и не менее, чем в истинном знании. Протоколы опытов, рефераты результатов, предлагаемые модификации методов шли из лагеря к настоящим немецким специалистам, людям известным в научном мире, и возвращались от них со словами, свидетельствующими о том, что все это воспринималось ими всерьез. Немецкий «ляйтер» получил высокую награду. Так велика была сила убеждения в организованной системе и так ограничена ценность исследования, которое было бы направлено на проверку самой организации этой системы.

Любопытное замешательство наступило, когда из настоящего научного института прислали препараты кроличьего легкого с бактериями тифа. Эти препараты показали то, чего не могли заменить ни рисунки, ни описания: действительную бактериальную культуру. Но ошибся бы тот, кто решил, что один непосредственный контакт с научной действительностью разрушил всю постройку. Отпали только некоторые наиболее явные отклонения от того, что было увидено в присланном материале. Коллектив даже не признал, хотя бы конфиденциально, что вся его конструкция была ложной, напротив, он создал синтез своей теории с новыми фактами. Его члены стали лишь более осторожны и менее наивны. Можно только предположить, что ряд подобных уроков, полученных от представителей настоящей науки, в конце концов поставил бы их на путь истинного познания.