Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Суворову снова досталось. Потемкин писал ему: "Я смотрю на сие с прискорбием, как и на другие странные в вашем краю происшествия, и рекомендую наблюдать, дабы повеления, к единственному вашему сведению и исполнению преподанные, не были известны многим". За Шагином приказано следить внимательно. О копыльском коменданте Потемкин месяцем раньше писал, что нимало не удивляется небрежению службы в копыльском отряде, ибо от тамошнего начальника ничего больше и ожидать нельзя. "Вы сами его к себе просили", прибавляет укорительно Потемкин.

Исполняя приказание Потемкина о закубанской экспедиции, Суворов сформировал отряд из 16 рот пехоты, 16 эскадронов драгун, 16 донских полков и 16 орудий артиллерии. Большей части казачьих полков налицо не было. Иловайский получил приказание идти с ними прямо к одному из конечных пунктов. Ногайцы были противником не страшным, но надо было их настигнуть прежде, чем они успеют уйти в горы. Успех экспедиции зависел от её тайны, и Суворов прибегнул к ночному скрытному походу и распусканию ложных слухов. Фальшивая молва в настоящем случае имела важное значение, так как кочевники ко всякой молве доверчивы.

Корпус выступил из Копыла 19 сентября. Пущен слух, будто Суворов уехал в Полтаву, что большая часть войск кубанского корпуса обращена в Россию для близкой войны с немцами, а меньшая часть назначена против Персии; что приказано Императрицею закубанских горцев не трогать и ногайцев оставить в покое. Отряд шел по правому берегу Кубани, двигался только ночью, соблюдая строгую тишину и не употребляя сигналов, ибо по ту сторону реки тянулись пикеты горцев. Днем войска отдыхали в скрытых местах. Поход был утомителен, несмотря на продолжительность отдыхов: войска шли в темноте, большей частью без дорог, по указанию казачьих разъездов. Усталость людей увеличивалась от беспрестанных остановок (неизбежный спутник ночного похода) и переправ через многочисленные балки. 130 верст едва прошли в десять суток. Суворов все-таки не мог пройти совершенно незамеченным. Комендант крепости Суджука, принадлежавшей Турции, проведал про движение отряда и послал о нем разузнать. Суворов отвечал, что идет небольшая команда на помощь гарнизонам моздокской линии. В другой раз войска проходили открытым безлесным местом, где река не широка; Хатюкайцы открыли с того берега пальбу. На пальбу не отвечали, но Суворов потребовал к себе хатюкайского бея, сказал ему то же самое, что суджукскому турку, и сделал жестокий выговор, после чего бей стал плетью разгонять своих стрелков.

Поздно вечером 29 сентября отряд вместе с казаками Иловайского подошел ко впадению Лабы в Кубань. На последнем привале Суворов осмотрел в зрительную трубу местность за Кубанью. Он увидел ногайцев, косивших сено, и заметил вдали дым их становищ; в горы они ещё не ушли. В тот же день Суворов отдал приказ.

Будут 4 переправы: брод обыкновенный, брод в 7 четвертей глубины, брод по быстрине и переправа вплавь. По быстрой воде приказано переходить нагим с вещами на головах; если лошадь быстрины не выдержит, то драгунам также нагим. Войскам отдыха нет до решительного поражения неприятелей; если он не близко, то искать его везде. Пули беречь, работать холодным оружием. Драгунам и казакам с коней не слезать для добычи; на добычу идет четвертая часть войска, другая четверть прикрывает, остальная половина наготове. Гибель грозит войску, которое все бросается на грабеж. Добыча делится пополам: одна половина на Государя, другая войскам; из этой половины казакам две трети.

Чтобы захватить ногайцев врасплох, необходимо было провести переправу ночью, поэтому 30 сентября войска тронулись лишь в 8 вечера. Пройдя 12 верст, подошли к переправе, казаки уже нащупывали броды. Броды были глубоки; пехоте пришлось раздеваться донага; ружья и сумы с патронами держали над головами. Для уменьшения быстрины, конница переправлялась выше, везя на лошадях одежду пехотинцев и артиллерийские заряды. Река тут шириною больше 1 1/2 версты, но делится островом на два рукава, так что люди могли на полпути перевести дух. Противоположный крутой берег представлял собой затруднение для кавалерии и артиллерии; последнюю, также и обоз, пришлось втаскивать на канатах. Однако переправа прошла успешно, и ногайцы остались в полном неведении.

Авангард из казаков, драгун и батальона гренадер наткнулся на ногайский разъезд и взял его живьем; пленные послужили проводниками. Пройдя 12 верст от Кубани, близ урочища Керменчик, накрыли ногайцев. Они сначала оторопели, потом стали защищаться с отчаянием, но это продолжалось недолго. Сеча была жестокая по обоим берегам Лабы, особенно когда все пустилось в бег. К 10 часам утра пять ногайских аулов дымились. Русские были страшно утомлены, сделав ночной поход в 25 верст и трудную переправу. Суворов дал отдых. Часа через два преследование возобновилось и продолжалось около 15 верст; с правого берега Лабы перешли на левый, где произошло новое 4-часовое побоище, окончившееся на опушке густых лесов, куда скрылись ногайцы с Тав-султаном. Переночевав, русские отдыхали целый день. Ночью возобновилось преследование, но ногайцы успели уйти далеко. Осталась одна орда, но также вдалеке: она разбежалась бы прежде, чем могли ее настичь. Суворов повернул за Кубань.

Дело было кровавое, с обоих сторон ярость и злоба доходили до предела. Казаки мстили хищникам, от которых давно страдали их земли; никому не давали пощады, побивали без разбора стариков, детей, женщин. Ногайцы, хуже вооруженные, хуже предводимые, недисциплинированные, не имевшие понятия о строе, не могли противостоять русским и гибли в огромном числе. Тягостное чувство бессилия доводило их до исступления. Они убивали своих детей и жен, при последнем издыхании силились нанести какой-нибудь вред русским. Больше 4000 ногайских трупов валялось на 10-верстном расстоянии, взято в плен до 700 ясырей и немало женщин и детей. Потеря русских немногим превышала 50 человек, а добыча досталась большая: рогатого скота приблизительно 6000 голов, овец 15000; на обратном пути она еще увеличилась.

Впечатление от разгрома было большое. Ногайские мурзы прислали Суворову в знак покорности белые знамена, каялись и обещали вернуться на прежние кочевья, за исключением Тав-султана и некоторых других, которые не надеялись на прощение. На крымских татар побоище при Керменчике навело оцепенение и ужас; опасаясь такой же участи, они стали тысячами переселяться в Турцию.

Войска пошли на зимние квартиры; Суворов с частью отряда направился степью на Ейск. Пришли в конце октября. Суворов посетил аулы окрестных покорных ногайцев и свиделся там со многими старыми знакомыми. В числе их джамбулуцкий мирза, столетний Муса-бей, бывший враг русских, но с недавнего времени их приверженец. Задабривая влиятельных лиц вообще, Суворов выказывал Муса-бею особенное расположение, благодаря его личным качествам. Он был человек доброго сердца, постоянно помогал бедным, отличался верностью своим приятелям и постоянством, ненавидел роскошь, наблюдал в своем быту замечательную чистоту и европейскую опрятность, был лихой наездник и веселый собеседник, любил хорошо покушать и порядочно выпить; вдобавок ко всему оказывал Суворову расположение, похожее на отеческую любовь. Все это их сближало. По возвращении из экспедиции, узнав, что старик собирается обзавестись новой женой, Суворов купил у казаков молодую красивую черкешенку и подарил ее ему.