Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

Мария Спиридонова обладала слишком большим и весьма нелегко доставшимся авторитетом, чтобы в это время бурных перемен похоронить себя в таежной глуши. 31 мая она вместе с Анастасией Биценко прибыла в Москву в качестве делегата от Забайкальской области на 3-й съезд Партии социал-революционеров (ПСР), на котором женщин избрали в почетный президиум. Тем самым Маруся вернулась на историческую сцену и вошла в Северный комитет ПСР, в котором преобладали сторонники углубления революции. Правда, у эсеров уже имелись признанные вожди, В.М. Чернов и Н.Д. Аксентьев. Самое непримиримое отношение к большевикам было у Аксентьева, который говорил, что большевизм — это абсолютное метафизическое зло, потому что они не способны к демократической эволюции. Между ними и Спиридоновой началась скрытая борьба за первенство. По-видимому, Маруся трудно искала в партии и в разворачивающихся событиях свое место, принадлежавшее ей, как она считала, по праву. Наверное, ей тогда казалось, что жизнь только начинается, что идеалы становятся реальностью, что наступило «второе пришествие».

Но в действительности оказалось, что это был всего лишь второй акт трагедии.

Прежде всего, повзрослевшая, выработавшая и выстрадавшая свои убеждения революционерка должна была разобраться в ситуации. Биографические исследования общими словами упоминают, что она активно работала в Петроградской организации, выступала с агитационными речами о прекращении мировой войны, передаче земли крестьянам, а власти — Советам в воинских частях и среди рабочих. Современников поражал контраст между ее внешностью и характером выступлений. «Она худенькая и маленькая, как Вера Фигнер. Простенькое лицо ее прелестно, как хорошая подробность настоящей России. Только она рано подсыхает, и ее интернационализм, и пенсне на носу, и желтеющее лицо — все это как первая черная голая ветка деревьев, когда осенью с них опадает листва», — отмечал современник.

В Петрограде Маруся встретилась со своим несостоявшимся суженым Владимиром Вольским, который в свое время отнесся к ней с особым сочувствием и одновременно брезгливостью. Они, хотя и принадлежали к одной партии, оказались настолько разными людьми, что даже не нашли общих тем для разговора.

И Чернов, и Спиридонова активно искали в этом поминутно меняющемся политическом мире союзников.

Постепенно к Марусе возвращалась известность. Эта «бледная женщина в очках, с гладко причесанными волосами, похожая на учительницу из Новой Англии», по свидетельству американского журналиста Джона Рида, автора знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир», была в 1917 году «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Ему вторил другой поэт, предположительно Б. Пастернак:

Революционное прошлое, чудовищные издевательства бесчеловечной царской полиции, долгие годы тюрьмы и каторги, обеспечили ей в народе престиж, почти равный тому, каким обладал Ленин. Ее политический взлет был обусловлен как репутацией «страдалицы» и «народной заступницы», так и тем, что благодаря популистским выступлениям, она смогла получить известность эмоционального оратора, публициста и политического деятеля, отстаивающего крестьянские интересы. Когда она выступала, в голосе звучали истерические нотки, но в те годы такой накал страстей казался естественным.

Крайне аскетический и строгий облик революционерки усиливал убедительность ее выступлений. На сохранившихся кадрах кинохроники у нее милое, очень женственное лицо, на ней скромное закрытое платье с защипами на лифе и круглым воротничком; вокруг головы закручена толстая коса. Революционные газеты называли ее «эсеровской богородицей», а многие современники считали либо «блаженной», либо «неистовой».

Поэты снова принялись за ее прославление. Пастернак еще раз упомянул Спиридонову в своем романе в стихах «Спекторский»:

Сергей Есенин, находившийся под сильным влиянием своей жены, красавицы левой эсерки Зинаиды Райх, вступил в партию социал-революционеров. Сыграло роль глубокое впечатление от юношески-отчаянного покушения Марии Спиридоновой и ее теперешней одержимости. В поэме «Емельян Пугачев» очевидна реминисценция ее поступка:

Осип Мандельштам, увлекшись революцией, намеревался поступить в боевую организацию эсеров.

К осени в Петроград из Черниговской губернии, где она работала среди крестьян в качестве партийного пропагандиста и организатора, приехала Александра Измаилович, подруга Спиридоновой и душевно близкий ей человек. Теперь Маруся чувствовала себя более уверенно, дружеская поддержка Сани обеспечивала ей тыл и помогала в политической деятельности. Измаилович, тоже имевшая богатое террористическое прошлое, активно включилась в революцию. Она почти всегда находилась рядом с Марусей и занимала довольно престижное место в левоэсеровской фракции.

Однако долгое отсутствие Марии работало против нее. В самом деле, она перенесла величайшие муки, являлась символом стойкости и непримиримости, но теперь, чтобы проводить и защищать политику своей партии, требовались иные качества. Кандидатура Спиридоновой выдвигалась при выборах в ЦК ПСР, но необходимого количества голосов не набрала.

Как уже говорилось, Февральская революция стала для всех российских революционных партий неожиданностью. Поскольку события развивались спонтанно, помимо организационных вопросов насущными являлись такие неотложные проблемы, как формирование позиции в отношении Временного правительства и дальнейшего участия России в войне. Правительство не располагало какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществлялись лишь в тех пределах, которые допускал Совет рабочих и солдатских депутатов (Петросовет). В армии и на флоте Временное правительство опиралось на традиционное командование, Петросовет — на солдатские и матросские комитеты. И пока не было хотя бы относительного единства, ни одна из политических задач не могла быть решена.

Принимая в сентябре 1917-го участие в работе Демократического совещания, Спиридонова решительно осудила коалицию с кадетами, которые были категорически против двоевластия и особенно против притязаний на государственную власть со стороны Советов. «Революционный социализм — это мерка, которой должны быть отмечены все акты Партии Социалистов-Революционеров… — обосновывала Спиридонова неприятие кадетов. — С этой точки зрения наша программа не может изменяться и не должна приспособляться к условиям места и времени, наоборот, до нее должна быть поднята всякая действительность… В настоящее время утверждать действенно теоретически и практически, что наша революция буржуазная, сотрудничать с буржуазией в области и политической и экономической — это значит укреплять окончательно расшатавшийся буржуазный строй, это значит помогать ему продержаться годы, десятки годов на сгорбленных плечах трудящегося класса…». Левые эсеры полагали, что любая поддержка либералов приносит вред революции, ибо укрепляет позиции буржуазии. Понимая, что получил свободу действий, Ленин объявил вне закона партию кадетов, выпустив декрет «Об аресте вождей гражданской войны против революции». Сталин прокомментировал это решение словами: «Мы определенно должны добить кадетов, или они нас добьют». Левые эсеры, в целом приветствуя этот шаг, выразили недовольство тем, что подобное решение было принято большевиками без согласования со своими союзниками. Левый эсер И.З. Штейнберг, назвав кадетов «контрреволюционерами», выступил при этом против ареста в данном случае целой партии поголовно.